Тайна Высокого Замка
Шрифт:
— Пусть фонарщик уйдёт, — шепнула мама.
— Не бойся, он добрый…
Тогда Дарина торопливым шепотком объяснила своему мальчику, почему никто в «старом дворе» не должен знать, где они теперь живут.
«Так вот отчего дядя Тарас так редко приходит к нам?.. — только сейчас догадался Петрик. — И всегда поздно вечером…»
Нет, Петрик теперь ни за что не побежит на «старый двор» к Юльке и Франеку… Он не хочет, чтобы дядю Тараса выследили полицаи, схватили и увезли в тюрьму…
Петрик с матерью подходит к воротам дома.
—
— Что, сынок?
— Я больше никогда не увижу Юльку?..
Дарина обещает, что как-нибудь поздно вечером, если только Петрик не будет проситься спать, они сходят навестить семью мусорщика.
С этих пор каждое утро Петрик встаёт с большой и светлой надеждой, что как только станет «поздно вечером», они с мамой отправятся в гости к пани Андриихе.
Но вот уже давно зажглись фонари на улице, казалось бы, пора и в гости собираться. Как вдруг, пригнув голову, чтобы не удариться в притолку, заходит дядя Тарас. Как тут уйдешь? Ясное дело, не только маме, но и самому Петрику уже не хочется в гости.
Тайком от соседей и дворничихи дядя Тарас остаётся ночевать.
Мама хочет уложить брата и Петрика на топчане, а сама стелит себе и Ганнусе на полу.
— Только без этого, — останавливает сестру Тарас Стебленко. — Лягу на полу.
— И я буду с дядей на полу спать, — говорит Петрик, подбрасывая, как мячик, свою подушечку.
— Марш на топчан, а то простудишься!
И Петрик уныло залезает на топчан, где он спит с мамой и Ганнусей.
Когда Петрик просыпается, дяди Тараса уже нет.
На другой вечер, когда Петрик собирается в гости, мама вдруг говорит, что ей и Ганнусе надо спешить в какой-то магазин мыть полы. Разве можно теперь отказываться от заработка?
Вот так проходит вечер за вечером, а Петрик сидит себе дома.
Вполне понятно, когда Петрика одного замыкают дома, он горько плачет. Но плачет он от обиды, а вовсе не от страха. Чего тут бояться? Всё-таки добрый старый фонарщик, которого мама зря боится, наверно, знает, где живёт Петрик. Иначе зачем бы один газовый фонарь всегда так приветливо, так дружески, так весело заглядывал бы с улицы в каморку, где заперт Петрик?
Дарина частенько поругивает коммерсанта. Как-никак, там, в прачечной, комнатка была светлая и не такая сырая, как эта «могила». Там бы уж, наверное, к Петрику так часто не цеплялись хворобы.
Однако Петрик этого маминого мнения не разделяет, чувствует себя необыкновенно счастливым в их новом жилище.
И пусть даже домовладелец прикажет заложить кирпичами единственное окошко под сводчатым потолком, и тогда больше не будет светить в их каморку добрый старый фонарь, и пусть даже домовладелец запретит отапливаться керосинкой… Ведь не позволил же он поставить в каморке печку-времянку. Но всё равно Петрик хочет жить только в этом доме, раз здесь живёт Олесь, бойкий, расторопный и сметливый хлопчик восьми лет от роду.
Олесь необыкновенно смел, смел до отчаянности. Ему хоть
И это ещё не всё: Олесь умеет читать по печатному. Он на улице любую вывеску прочитает, будь она написана по-украински или по-польски. И нисколько не задаётся.
Короче говоря, Олесь во многом похож на Франека, и этого уже достаточно, чтобы Петрик готов был за него — в огонь и в воду.
А вот что правда, то правда — знакомство у них началось не особенно приятно.
Ещё осенью, когда Петрик при виде первого снега с радостной восторженностью выскочил во двор, там стоял Олесь, окружённый мальчишками. Среди них был и Василько, лучший друг Олеся, как уже потом узнал Петрик.
Василько жил неподалёку, на Русской улице, а в этом дворе служила в няньках у одних лавочников его бабушка. Эта бабушка называла своего внука не иначе, как «Скороход». И потому она Василька так называла, что он никогда спокойно не ходил, всё норовил бежать, точно за ним кто-то гнался.
На этот раз мальчишки так галдели, что Петрик не сразу разобрал, о чём у них шёл спор. Потом понял: оказывается, Олесь уверял, будто его батько такой силач, такой силач, что одной рукой выжимает гирю весом в три пуда.
Меж тем, веснущатый Йоська Талмуд с кроткими глазами, как у девочки, доказывал:
— Как это можно? Три пуда — это как полный мешок картошки. А кто видел, чтобы человек одной рукой мог поднять такую тяжесть? Кто? Даже грузчики выносят из склада на подводы мешки с картошкой только на спине. А как они кряхтят? Чтоб я так был здоров, если они себе все кишки не отрывают…
Тогда Василько, обутый в истоптанные материнские шкрабы, бесшумно шагнул к Йоське, бесцеремонно надвинул ему до самого подбородка зеленоватую шапку-австрийку, какие с давних времён носят в этих краях взрослые и дети, сердито крикнув:
— А ты помалкивай, рыжий, если не знаешь! Во всём Львове нет сильнее каменщика, чем татко Олеся.
— Каменщик — это кто? — вмешался в разговор Петрик. — Как кузней?
— Вот дурак, — фыркнул Василько.
— Каменщик — это кто? — повторил Петрик вопрос, прямо глядя в глаза Олесю.
— Ну, который строит дома, — не без удивления ответил тот.
— Брехня, — горячо возразил Петрик.
— Гля-я… — смазал Петрика по носу Василько. — А ещё и по зубам заработаешь.
— Пошёл вон, — возмутился Петрик. — Вот ка-а-ак дам тебе по шее!
— Гля-я… — взвизгнул Василько, проворно отскакивая назад. И в его быстрых серых глазах зажглись недобрые огоньки.
— С чего ты взял, что я брешу? — видимо, ничуть не обидевшись, обратился к Петрику Олесь. — Спроси кого хочешь, все люди знают — каменщики строят дома.