Тайна заброшенной часовни
Шрифт:
— С вашего позволения, — сказал поручик, взглядом укротив уже открывшего было рот магистра, — с вашего позволения я начну рассказывать первым. А потом передам слово другим участникам событий.
— У-у… — мрачно протянул Пацулка.
— Ничего не поделаешь, — засмеялся поручик. — Придется и тебе сегодня поговорить на человеческом языке.
Пацулка пробурчал что-то дерзкое, однако поручик оставил его протест без внимания.
— Вам, вероятно, известно, — начал он, — что в последние четыре года по всей стране и особенно в наших краях участились преступления, связанные с хищением произведений искусства. Иностранные туристы охотно покупают всякую старину, за что их трудно осуждать. В связи с этим кое-кто смекнул, что на таком товаре можно неплохо заработать. В прошлом году мы выловили целых четыре банды своеобразных «искусствоведов». Тем не менее беспрерывно поступали новые сообщения
— И небезуспешно! — вставил магистр.
— Притом, как будто специально, избегал окрестностей Варшавы, — продолжал поручик. — На этом-то он и прокололся. Похоже было, он избегает «работать» вблизи своего постоянного места жительства. Это был первый след. Но сколько в Варшаве машин! Как отыскать ту, которая нам нужна? К тому времени плоды «гастролей» Шустрого оценивались уже во много сотен долларов, а я все еще ничего о нем не знал! Три месяца назад меня даже вызывали по этому поводу в Главное управление, где я услышал… Нет! В присутствии дам я, к сожалению, не могу повторить того, что услышал, — смущенно улыбнулся он. — Короче, я понял, что нынешнее лето — мой последний шанс. И мне повезло… Свидетели двух ограблений, «почерк» которых был характерным для Шустрого, упоминали серый «мерседес» с одним и тем же варшавским номером. Я начал следить за владельцем автомобиля и убедился, что, видимо, ошибся: это был обыкновенный, предприимчивый, не блещущий умом, но почти наверняка честный коммерсант. Машину он водил прескверно, без конца платил штрафы, а поскольку очень любил пиво, не слишком часто ею пользовался. Однако потом я выяснил, что на далекие прогулки он приглашает своего приятеля, который по дружбе выполяет обязанности водителя. Приятель этот меня заинтересовал. И кое-что начало проясняться… Молодой, элегантный, состоятельный. Требует, чтобы его величали инженером, хотя институтов не кончал. Работает простым чертежником, только по договорам, и гонорарами как бы не особо интересуется. Я поклялся себе, что стану его тенью и не отступлюсь до тех пор, пока не удостоверюсь, что и на этот раз ошибся. Однако он, видимо, что-то учуял: «гастроли» Шустрого внезапно прекратились. Я уже хотел было на все это плюнуть, как вдруг узнал, что «мерседес» по случаю отпуска хозяина отправляется в очередное путешествие. И тут, думаю, мне помогла погода, вернее, беспрерывный дождь, который нагнал такую тоску на пятерых молодых людей, что они вознамерились поиграть в детективов. В понедельник в местной печати появилась заметка, которая едва все не испортила. В ней сообщалось о неких «циничных преступниках», и это прозвучало как специальное предостережение Шустрому. Тогда я пошел в редакцию и смиренно попросил, чтобы — для блага следствия, — не связавшись со мной, они ничего больше на эту тему не печатали. Вечером того же дня мне позвонили из редакции и сообщили, что из Черного Камня прислали заметку о каком-то неожиданном открытии. И тут я подумал, что вряд ли Шустрый устоит перед таким соблазном…
— Минуточку, — сказала мама. — Это было то самое письмо Брошека, которое я отвозила в город?
— Да, — скромно подтвердил Брошек и подсунул Икиным родителям газету с заметкой.
Поручик улыбнулся.
— Я попросил, — сказал он, — чтобы заметку опубликовали. Рассуждал я примерно так: Шустрый давне не «работал», возможно, у него деньги на исходе, возможно, он захочет воспользоваться случаем… Решив поначалу, что в Черном Камне сделано настоящее открытие, я отправился туда, приняв облик подозрительной личности, которая вполне могла польститься на тамошнее сокровище. По моим расчетам, это могло воодушевить Шустрого: теперь ему было на кого свалить вину. А сейчас представьте себе, что я почувствовал, когда, прибыв на место,
— Но, но, — обиделся Пацулка.
— Я хотел сказать, — торопливо поправился поручик, — произведения искусства там были, но не такие, какие моли бы заинтересовать Шустрого.
— К счастью, — крикнул магистр, — в Черном Камне появился я! С настоящим сокровищем! А потом открыл второе настоящее сокровище!
— Вы открыли? — сердито спросил Влодек, но Катажина так сильно его ущипнула, что он немедленно замолчал.
— А кто?! — удивленно воскликнул магистр, и тут его понесло: он во всех подробностях рассказал, как подменил Пацулкины скульптуры самой драгоценной жемчужиной своей коллекции, как подстерегал преступника (который обокрал музей и в его родном городе!), какую придумал ловушку, как чуть было не поймал вора, но тот оглушил его и удрал, а также как…
И тут магистр осекся, потому что пришла пора рассказывать, как он собирался добиться ареста самого поручика — по наущению Ики! — и как написал на него заявление (где упоминался и капрал Стасюрек).
И все-таки он все это рассказал, заставив Ику густо покраснеть от стыда. Тем более что Потомок не постеснялся возложить на нее часть ответственности за недоразумение с капралом Стасюреком.
— Простите, — резко сказала Ика, — какое же это недоразумение?! Пан поручик украл скульптуру магистра.
— Ика, детка… что ты говоришь? — ужаснулась мама.
— Она меня в гроб загонит! — простонал отец.
— Хе-хе, — сказал Пацулка.
— Ика права, — рассмеялся поручик. — Я действительно украл статуэтку. Как только понял, что и пан магистр охотится на Шустрого. Я опасался, что он не сумеет ее уберечь, поэтому…
— Но зачем?! — воскликнул отец.
— Чтобы навлечь на себя подозрения магистра и остальных детективов. А также чтобы спровоцировать Шустрого. Мне нужно было, чтобы вор обокрал… вора.
— Пока я не получу изложения этой истории на бумаге и не смогу в одиночестве и без спешки все прочесть, я ничего не пойму, — проворчал отец.
— И то неизвестно, — вздохнула мама.
Поручик покачал головой.
— Жизнь вообще сложная штука, — ни того ни с сего сказал он. — Представьте: я уже украл фигурку, а Шустрый еще ничего не украл. Я был уже близок к отчаянию. К счастью, было сделано открытие…
— Магистром, — сурово напомнила поручику Альберт.
Поручик с уважением склонил голову.
— Магистр сделал новое открытие. Тогда я решил, что Шустрый — хотя ему не повезло со статуэткой, — вряд ли уедет из Черного Камня и будет ждать очередного удобного случая. Тут у меня вновь появилась надежда, которая значительно окрепла, когда в тот же самый день я понял, что могу рассчитывать на помощь лиц, уже напавших на след Шустрого.
— Каких лиц? На кого напавших? Каким образом? Когда? — страдальческим голосом спросил отец.
— Ну? — сказал поручик. — Кто первый напал на след? И когда?
— Пацулка! — крикнули хором Ика, Катажина и Влодек.
— В пятницу утром, — сказал Брошек.
Пацулка, похоже, не испытывал желания давать какие-либо разъяснения. В конце концов, он свое дело сделал — зачем еще мучиться, складывая слова?
Отец, однако, не на шутку рассердился.
— Если Пацулка немедленно не расскажет, на кого и как напал, — строго сказал отец, — я его поставлю в угол на горох.
— Эй! — обозлился Пацулка. — В доме и так почти не осталось гороха. Да и вообще, чего рассказывать? Сначала мне и в голову не пришло, что это он. Вроде бы ехал не сюда, а куда-то дальше, просто машина испортилась. Но потом я подумал: а сама ли она испортилась? Может, это его рук дело? А когда мы к нему пошли, я залез под машину и увидел, что со сцеплением у него все в порядке. Он только притворялся, что оно барахлит. Тут-то я и сообразил, что, наверно, фигурку украл он, а не Толстый… то есть пан поручик… И сказал Толстому… пану поручику… что мы знаем вора и пускай он и дальше крадет, а мы его схватим, когда он соберется уезжать, потому что воров надо ловить не с пустыми руками, а с вещественными доказательствами.
— Что он говорит?! — с отчаянием прошептал отец. — Какой Толстый? Какой вор? Какие вещественные доказательства?
— Ага, — вспомнил Пацулка, — он… эта бледная поганка… еще проколол шины автобуса. И прикинулся больным!
— Неужели кто-нибудь понял хоть одно слово из того, что это чудовище говорит? — завопил отец.
— Что тут непонятного? — дружным хором ответили ему. — Все ясно как Божий день.
После недолгих пререканий слово предоставили Брошеку, и он спокойно и вразумительно рассказал отцу, каким образом в субботу вечером вся пятерка пришла к выводу, что циничным преступником может быть только пан Адольф; и нитко иной.