Тайна
Шрифт:
«Он был омерзителен! — ныла она про себя. — Противный дьявол, грубый мужлан, подонок! Схватить меня своими дрянными пальцами, дышать на меня этой дрянной водкой! Поцеловал меня так, как будто я была…»
Она тяжело выдохнула. «Поцеловал меня? Этот поцелуй!» По ее телу опять пробежала сладкая дрожь, она вновь представила его блестящие от слез глаза, лицо, его отчаяние…
Руки…
Элизабет остановилась, подошла к дереву и резко прижалась к нему, почувствовав, как усиливается возбуждение. Она застонала, сжала бедра и потерлась о дерево, не найдя утешения своей боли. Она опять увидела
Ей нельзя было думать больше, потому что в голове у нее все кружилось и исчезало, а потом все стало так головокружительно прекрасно, что она подумала, что умирает!
После этого она очнулась, сидя на сырой земле, прислонившись спиной к дереву, где она очутилась, когда ноги ее уже не держали. «Боже мой, что же я наделала, — с ужасом подумала она. — Конечно, я слышала о горячих женщинах Людей Льда, но я?..»
Она поднялась, ощущая угрызения совести. Отряхнула платье трясущимися руками. О Боже, как же мне стыдно, о Боже, Боже!
Напряжение спало. Она сделала глубокий выдох.
А вообще-то это было довольно приятно. И к тому же никто не видел!
Она опять тронулась в путь.
«Но одно мне ясно: я хочу Вемунда. Его и никого другого! Я не хочу Лиллебрура, каким бы писаным красавцем он ни был. У нас с ним нет ничего общего, мы друг другу чужие. Тогда как Вемунд и я…»
И тут словно искры ее пронзили!
«Я должна помочь Вемунду. Он не должен умереть, он мой, и я поставлю на карту все, чтобы завоевать его. Но для этого я должна освободить его от идеи-фикс о смерти. И дело тут в Карин. Мне необходимо узнать, почему он хочет умереть, что тогда произошло. Его я спрашивать не могу, он не захочет отвечать, лишь разговор об этом стоит ему слишком много. Карин я тоже спросить не могу, чтобы не возбудить в ней воспоминания. К тому же сейчас, когда у нее появилась возможность подумать о ком-то другом, а не об этом призрачном Буби, нет смысла ворошить это опять. А обитатели Лекенеса?
Лиллебрур? Знает ли он вообще что-нибудь? А другие?
Нет, я обещала Вемунду не упоминать ни слова о Карин. И если я хочу завоевать его, то первыми заповедями должны быть честность и надежность.
Нет, я не могу никого спрашивать. Не здесь…
Хольместранд. Буде?
Да».
Элизабет приняла решение. Она обязанарешить загадку Вемунда и Карин. Не только для того, чтобы удовлетворить собственное любопытство. Теперь это стало делом жизненно важным — ради Вемунда и ради ее собственной любви.
Она вдруг почувствовала себя бесконечно сильной. Это была сила любящих женщин Людей Льда. Эта сила могла взрывать мосты и сдвигать горы. Элизабет сейчас стала одной из них!
Вемунд пришел, как и обещал, на следующий день. Он был не в лучшей форме: в глазах отражалась безумная головная боль, и у него тряслись руки. Но он пришел!
В этот момент Элизабет была наверху у Карин, энергично занимавшейся маленькой Софией Магдаленой. Голос Карин слышался повсюду в доме — она готовилась к крещению, по двадцать раз в час спрашивая госпожу Воген, достаточно ли девочка получила молока. Но госпожа Воген была дамой терпеливой,
В это утро к ним пришел и доктор Хансен, чтобы посоветовать относительно дальнейшего ухода за ребенком. Это было очень любезно со стороны доктора, что он пришел, считала Элизабет, чего он, строго говоря, мог бы и не делать.
Характерным в настроении Карин было то, что она совершенно забыла обо всех своих неприятностях. Элизабет даже приходилось напоминать ей о лекарствах, поскольку ее болезни были достаточно серьезными — даже если Карин бесспорно шла на поправку. С появлением Софии Магдалены свершилось чудо! Больное, истерзанное и чувствительное тело Карин воспряло к новой жизни!
Сама Элизабет пребывала в замешательстве. Она постоянно подходила к окну, чтобы посмотреть, не идет ли кто. Она беспрестанно разрывалась между надеждой и разочарованием, желая, чтобы никто не пришел, испытывая огорчение и угрызения совести.
И вот он, наконец, пришел. Он бросил быстрый взгляд на Элизабет и сразу отвел его, пробормотал только что-то, что, вероятно, означало «добрый день», и сконцентрировался на Карин и других.
Но Элизабет видела, как он украдкой смотрел в ее сторону. Сама она разговаривала слишком громко и энергично, за что сама себя ненавидела.
Вемунд проснулся в это утро с чудовищной головной болью. Он не мог оторвать голову от подушки. Услышав, как госпожа Окерстрем орудует на кухне, он предпринял усилия для того, чтобы встать с кровати.
В ноющем от боли затылке сверлила одна мысль: он сделал что-то запретное. Но что?
Наряду с этим — при всей этой адской боли и позывах к рвоте — имелась и приятная мысль.
Перед ним лежало что-то приятное.
Но он ничего не мог вспомнить.
Ох, эта проклятая головная боль!
Его измученные глаза посмотрели на стол у кровати. Графин. Вчера после обеда он был полный…
Что-то было с кроватью, что он должен был помнить.
Вемунд глубоко вздохнул.
Элизабет!
Боже милостивый, что же он наделал? Ее губы прижались к его губам… Но он ведь не?..
Нет. Слава Богу, он этого не сделал!
Но до этого было очень близко.
Он, должно быть, сошел с ума!
Непроизвольно он смахнул со стола графин и стакан. Никогда больше! Ведь мог натворить еще больше! Никогда больше! Как перед ней стыдно! Она не заслужила такого хулиганского обращения.
С трудом он встал на ноги.
— Госпожа Окерстрем! Принесите, пожалуйста, лохань с ледяной водой.
Час спустя он уже был готов идти в город.
Потому что он обещал Элизабет зайти. А не выполнить данное ей обещание он считал немыслимым.
Воздух подействовал на него благотворно. Когда самая тяжкая стадия похмелья была позади, его тело наполнилось божественным ожиданием. Каждая клеточка была наполнена радостью, силой и уверенностью.
У Вемунда не было времени задумываться о себе как о мужчине. Все его стремления в последние годы были направлены на борьбу со смертью. А сейчас он почувствовал, что в его ближайшем окружении была мягкая, маленькая женщина, что он сам был не бесполым существом.