Тайная библиотека. Рыцарь Дальней стороны.
Шрифт:
На каменном ложе, освещённая неровным светом горящего факела, лежала женщина в золотисто-зелёном одеянии. Казалось, все оттенки золотого и зелёного были собраны в её платье. Женщина была необыкновенно красивой. Казалось, её лицо само излучало свет. Витольду вспомнился сельвен, привезённый маршалом Решшем из-за реки.
— Она сельвена? — спросил он, едва справляясь с волнением.
— Она — фея лесов. Так, по крайней мере, её зовут в Пятиречье.
— Спящая фея лесов, — будто эхо проговорил хранитель. — Как она прекрасна!
— О да! — горячо согласился отшельник. — Я был потрясён не меньше тебя, когда впервые увидел
В один поистине прекрасный день к нам прибыл раненый гонец. Это была молодая женщина, которая сообщила о нападении на Заречный хутор. Ты ведь не хуже меня знаешь, что пограничный дозор охраняет только западный берег Рубежья. Дорога на Двурогий — это уж, так сказать, добрая воля пограничного дозора, неплохо, впрочем, оплачиваемая базилейскими купцами. А тут Заречный Хутор! Никто не просил этих людей покидать родное Пятиречье и селиться в диких краях. И уж коль попали в беду, так знали, на что шли. Однако люди просили о помощи, а в такой ситуации страж Пятиречья не может отказать. Я взял свой отряд стрелков — отличные были ребята, готовые пойти со мной хоть в пекло, — и мы отправились на подмогу. От хутора мало что осталось, тыштыронцы ограбили его и увели всех взрослых женщин. А в бою пали отец и оба старших брата нынешнего хозяина хутора. Ему в ту пору было тоже лет тридцать с небольшим. Его жена как раз и сообщила о беде. Ходер и его младший брат отправились с нами в погоню на ту сторону Вельруны.
Грабителей мы нагнали у Волчьего лога. Отряд их был немаленький, но мы быстро перебили половину банды, а остальных обратили в бегство. И тут меня потянуло в погоню. Безрассудное дело, скажу я тебе, но, видимо, сама судьба влекла меня. Часа два преследовал я горстку разбойников, до Лошадиного кургана, это около мили к югу от Сельверона. И тут появился отряд, полсотни всадников. А нас что, десятка полтора.
Отшельник опустил голову и помолчал. Потом продолжил, и первые его слова были произнесены как-то очень глухо:
— Все они остались там. А я… В какой-то момент пропустил удар. Ушлый тыштыронец рассек мне два ребра и живот. В глазах всё померкло. Умер, да и только. Но вот открываю глаза — надо мной кроны деревьев, золотисто-зеленоватый свет, птицы поют. Как попал в лес, не помню, видно, конь вынес. …И вдруг наклоняется надо мной она. Так мы и встретились. Полуживой арлеронский капитан и хозяйка Зачарованного леса, фея лесов. До сих пор не понимаю, за что она полюбила меня! Сколько раз её спрашивал, а она только смеётся, «ты — моя судьба» — вот и весь её ответ.
Она меня выходила, вернула к жизни, и остался я в лесу навсегда. А когда у нас родился сын, радости не было предела! Только недолгой была эта радость. Эрсеп Проклятый выкрал нашего младенца и спрятал неизвестно где. Год я потратил на поиски, до самого Даркулона добрался, чудом вернулся оттуда, а Витея уснула от горя. И тогда я ушёл в развалины Эрсепреля к отшельникам. Семь лет я пробыл у них, а потом перебрался в Восточную чащобу, которая вскоре стала называться Ольдовым лесом. Норриндол я выбрал не случайно. Во-первых, рукой подать до Сельверона, где спит горьким сном моя милая, а во-вторых,
— Времена? — в волнении переспросил Витольд. — Но при чем здесь я?
— Сначала у меня появилось подозрение, уж очень много в твоём лице от милого мне образа. Я разузнал, поразмыслил и тотчас же отправился на Заречный Хутор. Как я и ожидал, там нашлись ответы на все вопросы.
— Я не понимаю…
— Так ли?
Отшельник испытующе посмотрел на Витольда.
— Никогда не лги своему сердцу.
— Я боюсь произнести то, что оно подсказывает мне.
— Не бойся, оно подсказывает правду.
Витольд облизал пересохшие от волнения губы.
— Неужели вы — мой… отец?
— Да, сын мой.
Глаза отшельника увлажнились.
— Это верно так же, как и то, что перед тобой твоя мать.
— Фея лесов!
Витольд даже зажал себе рот ладонью, до того громко он воскликнул.
— Фея лесов, Витея, дочь великого Рисли. Так что ты — сын мудрости и доблести.
— У меня голова кружится.
— Подойди, поговори с ней. Скажи, что ты вернулся. Может, она услышит тебя.
Витольд сделал шаг, потом другой, потом ещё и остановился у самого ложа. Он долго вглядывался в лицо феи. Очень часто хранитель пытался вспомнить лицо матери. Когда ему бывало трудно, он находил укромный уголок в замке, забивался туда, зажмуривал глаза и старался вспомнить. Он не хотел воображать или фантазировать, он хотел именно вспомнить. Но вспоминался ему лишь какой-то луг, залитый солнцем, огромные деревья, стоящие вдалеке, река, брызгающая искрами солнечных бликов, чьи-то руки, тонкие, лёгкие, светящиеся. Но лица он не видел, хотя чувствовал, что оно рядом, нужно только постараться, сосредоточиться, и оно встанет перед глазами. Но этого не происходило. И вот сейчас он смотрел на лицо молодой, красивой, точнее сказать, невероятно красивой женщины и понимал, как далеко это лицо от его невнятных предчувствий. Он не узнавал этого лица. Несмотря на сказочную красоту, в нём было что-то такое, чего Витольд никак не мог принять, более того, он будто страшился чего-то в этом лице, хотелось от него спрятаться.
И вдруг он всё понял. Всякий раз, пытаясь представить лицо матери, Витольд предполагал улыбку на её лице, это было своего рода подсказкой, уступкой памяти. Но лицо, которое он видел сейчас, было не только лишено улыбки, оно было полно скорби и печали, столь же немыслимой, как и его красота. Витольду вспомнились кольнувшие в сердце слова отшельника о горьком сне феи лесов. Именно так! Казалось, что прежде чем уснуть, эта женщина выпила всю горечь мира. Мука, пронзившая сердце сельвены, не смогла её убить, но сковала её лицо льдом безутешной тоски.
Осознав всё это, Витольд попробовал представить на этом скорбном лице улыбку. Это было нелегко. Он пристально вглядывался, справедливо надеясь, что если эта женщина когда-нибудь улыбалась, то где-нибудь должен остаться хоть малейший след этой улыбки. Может быть, в уголках губ… И вдруг из немыслимых глубин памяти, где впечатления, казалось, навеки застыли в ледяном мраке, возникло лицо, которое Витольд столько лет тщетно пытался увидеть, лицо феи лесов. Губы его задрожали, глаза наполнились слезами.