Тайная геометрия

Скрягин Александр

– Да? – склонил голову к плечу майор, догадываясь о ее характере.

Танкист прочистил горло и спросил:

– У тебя чего-нибудь хорошего не найдется?

Ефим сделал вид, что не понимает о чем идет речь:

– Чего хорошего?

– Ну, для души, – пояснил бывший танкист.

– Есть, – кивнул Ефим. – «Война и мир». Прекрасная, я тебе, Миша, скажу, вещица! Особенно, второй эпилог, где Лев Николаевич размышляет о том, есть ли у человека свобода воли или законы мироздания управляют им, как водитель своим танком…

По

мере того, как Ефим произносил свою речь, лицо танкиста мрачнело, как, если бы перед смотровой щелью его командирской машины появлялись все новые танки противника. Но, что значит, командирская выучка! Миша сдержался, не нагрубил в ответ на издевку майора, не плюнул в досаде на пол.

– Всему свое время, – сдержанно произнес он. – И Льва Николаевича почитаем. Но не сейчас. Сейчас расслабиться надо. Ужин все-таки!

Мимикьянов вздохнул:

– Не до этого мне, Миша. Начальство приказало к завтрашнему утру месячный отчет закончить, – соврал он.

Только причина, связанная с исполнением служебного долга могла показаться бывшему начальнику штаба танкового полка уважительной.

– А, ну, тогда, конечно… – разочарованно протянул Шепталов. – Как закончишь, заходи… – без особого жара предложил он. – Я много сготовил, Один все не съем!

– Ну, если до двенадцати напишу, обязательно зайду! – пообещал Мимикьянов, надеясь, что в это время он уже будет крепко спать.

Едва он опустился в кресло и приготовился слушать «Скерцо», снова – звонок!

На этот раз Ефим вставал так, будто на его плечах пристроился барашек средних размеров с курдюком, до отказа набитым салом.

Теперь в дверном проеме красовалась соседка – парикмахерша Ольга Михайловна. Две округлые части ее торса с любопытством высовывались из цветастого домашнего халатика.

– Ольга Михайловна! – Ефим сделал вид, будто приятно удивлен, но пройти не пригласил. – Что случилось?

– Ефим Алексеевич, у вас не найдется луковицы? – спросила парикмахерша.

Мимикьянов задумался.

– Луковицы? – переспросил он с таким выражением, словно впервые в жизни услышал название этого огородного растения.

– Ну, да! Всего одной! Малюсенькой! – с просительным выражением на лице пропела женщина.

– Я бы с радостью. Но у меня нет, – горестно вздохнул майор, припомнив, что несколько дней назад бросил последнюю луковицу-кроху в суп. – Но я знаю, у кого есть! – не мог он оставить женщину без помощи. – Шепталов в Воскресенье с рынка целый мешок на своем «Жигуленке» привез. Попросите, уж вам-то, Ольга Михайловна, он не откажет!

На лице парикмахерши выразилось разочарование. Конечно, Ефим не был наивным юношей и понимал, что луковица, это – только предлог. Но сил на общение в тот вечер у него уже не было.

Когда, он вернулся в комнату, Скерцо уже закончилось. Жизнь так и не дала Ефиму насладиться любимой мелодией. Значит, не судьба,

решил он.

Подумав, поставил другой недавно приобретенный, и еще, как следует, не прослушанный диск. Это были русские песни.

Сел в кресло, прикрыл веки и вытянул ноги.

С нижнего «до» поднималось вверх сильное женское контральто:

У крыльца высокогоВстретила я сокола,Встретила – приметила,На любовь ответила…

Казалось, голос принадлежал умной и доброй женщине.

«Таких, уж и не найдешь в наше сумасшедшее время», – подумал уставший майор.

Голос зачаровывал и уводил за собой в давний, исчезнувший мир.

«Или такие вот настоящие женщины мне просто не попадаются? – задал майор вопрос вечному невидимому собеседнику.

Не успел он, как следует расслабиться, – под ухом требовательно закурлыкал телефонный звонок.

Ефим взглянул на экранчик определителя номера.

«Ну, конечно! – почти с отчаянием подумал он. – Ангелина! Ну, как он мог забыть! Они же сегодня вместе собирались пойти на симфонический концерт в Доме ученых… А тут все эти дела так навалились, что он забыл позвонить и дать отбой. И что за день сегодня такой!» – тяжело вздохнул Мимикьянов.

Телефон не замолкал.

«Может трубку не брать? – малодушно предложил себе Ефим, но, все-таки, справился со страхом, поднял трубку и мужественно произнес:

– Да! Мимикьянов у аппарата.

– Ефим! Ну, как тебе не стыдно! – обрушила на него трубка поток женского возмущения. – Я тебя ждала-ждала! Как дура, до самого начала туда-сюда по фойе ходила! Сейчас перерыв, я думала ты хоть ко второму отделению подъедешь, а ты? Дома сидишь! Бессовестный! И тебе не стыдно, а?

– Аня! Ну, извини! – начал оправдываться майор. – Ну, только зашел! Ну, аврал случился! Я ж не мог знать! В твоем же любимом объединении чуть одно секретное изделие не потеряли! Пока разбирались, пока начальству докладывал… Ну, извини, подлеца!

Закончив оправдательную речь, он приготовился к дальнейшему холодному душу дамского гнева.

Но в трубке неожиданно наступила тишина.

Он подождал несколько секунд. На всякий случай дунул в микрофон и спросил:

– Аня, ты где? Ты меня слышишь?

– Ефим, а чего это у тебя голос такой? – отчетливо, будто Рогальская находилась где-то совсем рядом, спросила трубка.

– Какой? – не понял вопроса майор.

– Больной какой-то… А?

– Ну, я ж тебе говорю, только домой зашел! День был тяжелый! Замотался совсем. Устал! – честно ответил профессиональный обманщик Мимикьянов.