Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды

Холланд Том

Конечно, все это звучит смешно. И я ошарашен, прослушав фонограмму,— чувствуется, что в те минуты я утратил ясность мысли. И все же я считаю своим долгом с клинической точки зрения описать все то, что ощущал и видел, чтобы судить, до какой степени мое восприятие было одурманено или совращено красотой комнаты. С самого начала я обнаружил, что мои чувства явно отказывают мне, ибо во мне обычно преобладает рассудок. И стоя здесь, рядом с Полидори, я вдруг почувствовал себя в осаде. Но потом настороженность и чувство тревоги улетучились, а их место заняли странная возбуждающая эйфория и предвкушение еще более великих удовольствий и открытий. Меня охватила самая чудесная боль, которую я когда-либо испытывал Я начал понимать то, чего никогда не понимал ранее: каким образом человек может

потерять рассудок и самоконтроль. Мне сразу стало ясно, что надо бороться, бороться против удовольствия и красоты комнаты, ибо они стали неразличимы для меня, в равной степени опасны. И тогда, помню, я собрался с силами и остался самим собой. Я начал медленно спускаться по лестнице.

Я подумал о том, что за сила скрывается в этой комнате, если она так взволновала и очаровала меня. Да, здесь царило почти сказочное богатство. Пол покрывали ковры, по кромкам расшитые шелком; стены были отделаны с потрясающим мастерством; мебель — из ценного, благоухающего дерева... Аромат сирени наполнял воздух, а из золотых треножников поднимался легкий дымок благовоний, волнующий и усыпляющий мои мысли. Я приостановился и, как и раньше, попытался прийти в себя, зная, сколь восприимчив человеческий мозг к увиденному и ощущаемому органами чувств. В таком месте, как это, мой рассудок нужно было охранять от неизвестных угроз, ибо он был единственным оружием, которым я располагал. Наконец я подошел к занавесу, разделяющему комнату. Собравшись раздвинуть его, я содрогнулся, чувствуя, что приближаюсь к какой-то великой тайне.

— Проходите же,— прошептал Полидори мне на ухо.

Я обернулся. Совсем забыв о его присутствии, я теперь почему-то не считал его опасным. Вместо этого мои мысли занял какой-то более значительный источник страха, который, словно бог в древней святыне, ждал меня по другую сторону.

Я зашел за полог. Если предыдущая комната была прекрасна, то эта — во сто крат прекраснее. Я сжал кулаки, намереваясь не поддаваться ее великолепию, сохранять рассудок и свои аналитические способности. Пред собою за столом я увидел девочку, сосредоточенно замершую над шахматной доской. Я узнал ее по нашему предыдущему посещению вместе со Стокером. Девочка вдруг взглянула на меня.

— Привет! — сказала она без тени удивления на лице и вновь вернулась к шахматной доске, сделав ход ферзем, сняв с доски короля и осторожно положив его в ряд с другими фигурами. Затем она одернула юбочку и, улыбаясь, повернулась на стуле.

Я проследил за ее взглядом и обнаружил, что на диване сидит Джордж, изучая какую-то карту. Я сделал шаг к нему, он поднял голову и уставился на меня.

— Боже! — вскричал он,— Джек! Все-таки вы приехали сюда!

Он поднялся было поприветствовать меня, но его словно что-то остановило.

И Джордж, и девочка смотрели на что-то. Что именно — я не мог различить: то ли на тени, отбрасываемые алыми язычками газа, то ли на тяжелые испарения ладана, курившегося в воздухе комнаты. На секунду мне показалось, что я стал жертвой оптического обмана. Мне почудилось, будто я вижу золото и красный, густо-красный цвет крови, кипящей, словно вода на большом огне. Я поморгал, потер глаза, и иллюзия исчезла. Вместо этого появилась женщина с золотым ожерельем на шее, в длинном красном платье. И хотя она оставалась в тени, я различал ее довольно отчетливо. У меня перехватило дыхание. Внешность женщины была ослепительна и необычна — никогда раньше я не видел такой красоты. Незнакомка подошла к свету и заглянула мне в глаза... И я примерз к полу.

Я сразу понял, что это Лайла, вспомнив, как Джордж писал мне: «...у вас бы тоже голова пошла кругом». Он писал это, опасаясь, что я ему не поверю, и вот я сам стою здесь, буквально остолбенев. Я боролся с ее привлекательностью, зная, что поддаваться ей нельзя, поэтому принялся изучать Лайлу аналитически. Было на что посмотреть! Она была одета по самой последней парижской моде: руки и плечи обнажены, красное платье плотно облегает талию и бедра. Двигалась она с прирожденной грацией. И все же, несмотря на то что она с легкостью носила европейскую одежду, это лишь еще больше подчеркивало ее иностранное, какое-то неземное происхождение. «Экзотичной» назвал

ее Джордж, и такой она была — особенно здесь, в самом мрачном районе Лондона, среди сумятицы доков и складов, протянувшихся вдоль грязных вод Темзы.

Волосы ее были черны как вороново крыло, густые, с вплетенными золотыми нитями; кожа — коричневого цвета; черты лица тонкие, но примечательно твердые, а в носу у нее переливался аметист. Она напомнила мне ту разбойницу, которую Мурфилд взял в плен на перевале по дороге в Каликшутру. Правда, эта женщина выглядела в тысячу раз красивее и опаснее. Я сразу почувствовал недоверие к ней по причинам, которые объяснить не берусь, ибо мой метод — сопротивляться зову инстинктов, чтобы они не оказали влияния на процесс дедукции. И в то же время, признаюсь, я ощутил, что только инстинкты и остались во мне, ибо моя способность к анализу исчезла. Видимо, сама красота Лайлы вывела меня из равновесия, ибо дева лучилась, как солнце, и мне никак не удавалось рассмотреть ее. А может быть, сказалось воспоминание о старых страхах, темная память о Каликшутре, виденной мною статуе, измазанной кровью, легенды об ужасной Кали.

Я, конечно, был смешон — мое воображение чрезмерно разыгралось. Эта Лайла смогла оказать подобное воздействие даже на разум такого хладнокровного и устойчивого к сексуальным искушениям человека, как я, что говорило о ее способности вызывать всеобщее восхищение, и я теперь понял, почему Джордж столь безнадежно в нее влюбился. И не только первоначальные мысли о Каликшутре внушали суеверный страх, ибо мне стало ясно, что мои подозрения насчет Лайлы очень близки к истине. Сам Джордж — я даже рта открыть не успел — начал уверять меня, мол, дело совсем не в том, что он принес все к Лайле и спросил, интересуется ли она границами, она сказала, что это не так, и все пошло хорошо, он принялся работать над законопроектом, потому что именно здесь ему работается лучше всего,— в общем, не надо беспокоиться, все отлично. Временами он обращался к Лайле, и она поддакивала ему. Голос ее — как и ее лицо — был очарователен и совращал, напоминая голос лорда Рутвена — мягкий, звонкий и музыкальный. Естественно, мои мрачные подозрения вновь ожили, и я подумал.: что же она за человек, если пробудила во мне сомнения еще большие, чем лорд Рутвен? Я начал прокручивать в памяти все, что слышал о ней от Люси, Розамунды и Джорджа. И вдруг увидел, что Лайла улыбается, глядя на меня, будто читая мои мысли. Легким движением руки она остановила Джорджа и принялась расспрашивать меня о том, как я в первый раз нашел ее обитель. Я не хотел говорить с ней, но оказалось, что Джордж ей и так все рассказал, и у меня появилось ощущение, что она играет мной. Время от времени она бросала взгляд на девочку за шахматной доской, и, когда Джордж похвалил мои способности к дедукции, Лайла улыбнулась девочке, а девочка серьезно и внимательно посмотрела на меня и Джорджа. Я увидел, что Джордж как-то съежился под ее взглядом и резко прервался.

Лайла положила руку на голову девочки:

— Видишь, Сюзетта, доктор — настоящий сыщик. Он разгадывает тайны.

Сюзетта обдумала это, внимательно изучая меня.

— Но когда перед вами встает тайна,— спросила она меня,— как вы узнаете, что она закончилась?

Я взглянул на Лайлу и Полидори. Полидори осклабился, обнажая зубы.

— Это очень трудно,— признался я, повернувшись к Сюзетте.— Иногда тайны не кончаются.

— Это нечестно,— заявила она, покачивая ножками.— Если вы не знаете, когда закончится тайна, то вы можете сильно ошибиться и с ее началом. Вы даже можете оказаться в совершенно другой тайне и не заметить этого — что тогда?

— Трудности или что-либо похуже,— ответил я, бросив взгляд на Лайлу.

На лице ее застыла полнейшая безмятежность.

— Посмотрите-ка,— дернула меня за рукав Сюзетта. В руках у нее был журнал.— Мой любимый,— сообщила она, передавая журнал мне.

Я рассмотрел обложку... «Битонский рождественский ежегодник». Девочка улыбнулась и взяла журнал обратно, открыв на какой-то захватанной пальцами странице.

— В рассказах,— сказала она,— сыщики всегда знают, где кончается тайна.— Она прочитала заглавие вслух: — «Этюд в багровых тонах. Тайна Шерлока Холмса». Вы читали?