Тайная история Марии Магдалины
Шрифт:
Казалось Симеон сегодня уже огорошил нас всем, чем только возможно, но нет, последняя новость, сокрушительная, как удар молота, исходила от синедриона. Симеон огласил его решение.
— Со вчерашнего дня в храме более не производятся жертвоприношения в честь императора.
Ежедневные жертвоприношения, не императору, но в честь императора, производились уже более века и символизировали признание еврейским сообществом верховной власти Рима. Каноны иудейской веры не позволяли совершать жертвоприношения человеку, но ничто не мешало почтить его, принеся жертву в его
— Алтарь пуст, — сказал Симеон. — Огонь жертвенника погашен. Сегодня там не совершалось ни жертвоприношений, ни молитв.
— Это война, — вздохнул Матфей.
— Да. Можно сказать, что мы — провинция Иудея — с сегодняшнего дня находимся в состоянии войны с Римом.
— Которая может закончиться только одним, — печально добавила я. — Только одним…
Мы преклонили колени и стали молиться. Мы оплакивали невинно убиенных Петра, Павла и прочих братьев и сестер наших в Риме и просили Господа пощадить Иерусалим, на который, как теперь было очевидно, надвигался пожар куда более страшный, чем тот, что опустошил город Нерона.
Итак, Петр принял мученическую кончину… Сколько он ни избегал смерти, она все же добралась до него. Как там сказал Иисус? «Состарившись, ты протянешь руки, и кто-то другой облачит тебя, и поведет туда, куда ты не хочешь идти». Да и сам Петр давным-давно видел во сне свою кончину. Они схватили его, притащили на Ватиканский холм и распяли. Как рассказывалось в письме, Петр умолял врагов предать его иной казни, ибо считал себя недостойным умереть той же смертью, что и Иисус. Палачи вняли мольбам праведника — его распяли на кресте вниз головой.
Петр — как же он изменился! К концу жизни в нем не осталось ничего от того речистого рыбака, которого я знала давным-давно, в своей (и его) молодости. Вера сделала его героем, подобным Маккавеям.
Это было куда большее чудо, чем все те чудеса Иисуса, которые так восхищали простодушных людей — хождение по воде, обращение воды в вино, умножение рыб и хлебов. Такого рода действия, хоть и впечатляющие, могли быть всего лишь дешевыми магическими трюками, но вот для того, чтобы превратить слабого и грешного человека в героя, мужество которого превосходит человеческие возможности, требовалось настоящее чудо.
В ту ночь меня преследовал кошмарный образ Петра, претерпевающего крестные муки: особенно запомнились ноги, белые, поскольку кровь отхлынула от них из-за того, что он висел вниз головой. Лицо мученика, напротив, побагровело, рот был открыт, из него вырывалось тяжелое, хриплое дыхание. Потом я провалилась в какой-то туннель, длинный и темный, как кишки.
После того как Иисус покинул нас, меня перестали посещать видения, и я испытала своего рода облегчение от того, что с ними, а значит, и с ужасными обязательствами, которые они налагали, покончено. Сейчас, на пятом десятке, я предпочитала полагаться на свою собственную веру и вдохновение.
И вот прошлое вернулось. Я проваливалась в темный водоворот сна, падала, не имея под собой опоры и тщетно пытаясь уцепиться за
«Место, на котором ты стоишь, есть земля святая!» И я знала, что это так.
И, подобно Самуилу, я ответила — не вслух, но мысленно, так, что это прозвучало в потаенных глубинах моего сознания: «Говори, ибо твоя служанка внимает тебе».
Падение продолжалось, и я безропотно ждала, ибо все эти годы научили меня терпению и повиновению. Должно быть, они изменили меня так же, как и моих собратьев, просто перемены, происходящие с другими, для нас всегда заметнее.
Наконец я достигла обширного пространства, залитого светом — не светом ламп и даже не солнечным, но сияющим так ослепительна что мне пришлось прикрыть глаза. Похоже, там собралось немало народу, но среди всех выделялась одна фигура, осиянная еще более ярким ореолом. Таким, что на нее невозможно было смотреть.
«…в теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю; Бог знает, — восхищен был до третьего неба». Так писал Павел, и теперь я поняла его. «Он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать». [84]
Этого дара — и бремени! — я была удостоена много лет назад. И сейчас не могла ни уклониться, ни избежать его.
Я видела расстилающийся передо мной Иерусалим. Видела так, как если бы парила над ним на волшебных крыльях, вознесших меня над храмом, над плоским возвышением, устроенным Иродом, над скромными жилищами, сохранившимися со времен Давида, над широко раскинувшимися дворцовыми комплексами и богатыми домами, над Верхним городом и тройным кольцом стен, охранявших нашу твердыню.
84
2 Кор. 12. 3–4
Как прекрасен был священный город, как горделиво светился в лучах солнца град Давидов, наше наследие и наша порука навеки!
Я снизилась, чтобы обозреть Иерусалим из-под облаков, и тут, внезапно, город подо мной полыхнул пламенем. Я нырнула и пролетела над пеленой облаков. В своем сне я могла обозревать широчайшие пространства и, когда взгляд мой обратился к пригородам, я увидела отряды римских солдат, выстроившихся перед стенами. Они равнялись под вынесенными вперед орлами с надписями. Пятый легион. Десятый легион. Двенадцатый легион.
Штурм начался. Защитники не могли удержать стены, римляне захватывали их, одно кольцо за другим. Я слышала крики и вопли горожан, видела, как то здесь, то там стали вздыматься клубы дыма. А потом — о ужас! — пламя охватило храм. Я видела как рушились его стены, словно изъеденная древоточцами бочка, как проваливались вовнутрь камни.
Я видела людей, потоком устремляющихся наружу, пытающихся сражаться с огнем, отчаянно кричащих. Я видела чудовищный столп дыма и пламени, поднявшийся над самим внутренним святилищем.