Тайная история Марии Магдалины
Шрифт:
— Так вот каков человек, за которым ты следуешь! — воскликнул Илий, — Что это за мужчина, который не защищается, а лежит, как слабая женщина, и позволяет себя дубасить!
— Всякий, прибегающий к жестокости, от силы и пострадает, — тихо ответил Иисус.
— Подходящая отговорка для труса!
Илий и Натан вместе схватили Марию: один из них силой развел ее руки, а другой забрал Элишебу. Ноема испуганно закричала.
— Замолчи, женщина! — рявкнул Илий.
Двое мужчин удалились, унося добычу. Иисус, Мария и Ноема остались одни.
— Идем, —
Дыхание его было тяжелым и хриплым.
Глава 28
Этой дорогой, ведущей в Капернаум, Мария много раз ходила и прежде, но теперь она казалась кошмарной тропой, окутанной бесконечной болью. Боль позади, впереди, боль со всех сторон… Мария спотыкалась, наталкивалась на Иисуса, поскольку брела, ничего не видя перед собой, глаза ее туманили слезы. К тому времени, когда они добрались до окраин Магдалы, ее так трясло, что продолжать путь стало невозможно. Колени ее подгибались, и Иисус бережно свел женщину с тропы под сень дерев, где они могли посидеть, не попадаясь никому на глаза.
Оказавшись вдали от посторонних, Мария припала к земле и дала волю рыданиям. Ей казалось, что она никогда не сможет остановиться, никогда не достигнет дна своей скорби. Слезы и всхлипывания не смягчали боль, а словно бы существовали сами по себе, отдельно от происходящего.
Иисус тяжело опустился на траву рядом с ней. Сквозь пелену слез Мария видела худосочные зеленые стебли, растущие из грубой почвы, и узор стежков на его одеянии. Хитон, который соткала его мать и подарила, перед тем как… Сейчас эта вещь, изящное переплетение нитей, стала для Марии воплощением семьи, что должна понимать и любить своих детей, но которая порой отталкивает и отвергает их. Теперь все в их жизни вывернуто наизнанку. И Иисус, и она изгнаны, как Адам и Ева из рая, но только вот их родные, похоже, огорчены этим куда меньше, чем был опечален Бог. Думая сейчас о семье, коей столь внезапно лишилась, Мария и вправду сравнивала ее с раем.
— Моя дочь! — простонала она, припадая губами к шнурку с амулетом, зажатым в руке. Она хотела снова надеть его на щейку Элишебы! — Это все, что у меня осталось от нее!
Женщина разжала кулак и показала Иисусу маленький керамический кружочек на веревочке.
— Мария, ты навсегда останешься ее матерью, — сказал Иисус, — Это не конец.
Ее тяжкие рыдания мало-помалу затихли, и она попыталась успокоиться и отдышаться. Иисус забрал из ее вспотевшей руки амулет и надел женщине на шею.
— Носи пока ты.
Он опустил руки на колени, и Мария посмотрела на эти руки с одобрением. Они были небольшими, но сильными и изящной формы. С мозолями, наверное, от работы в плотницкой мастерской и долгого пребывания в пустыне.
— Мария, — произнес он ласково. — Мария, не убивайся так.
— Да как же мне не горевать?
— Горе уместно, когда все кончено. А это поправимо.
Не кончено? Поправимо?
— Откуда ты… откуда ты знаешь? — наконец промолвила она, задыхаясь.
Только бы он знал! Только бы он знал и мог убедить ее в этом!
— Потому что любовь никуда не делась, и древнейшая связь матери и ребенка тоже.
— Да. но любовь только с одной стороны! Элишеба слишком мала, она еще ничего не понимает. Другие заменят меня — и она забудет…
— Любовь не угасает, — настаивал Иисус.
Мария посмотрела ему в лицо, увидела выражение глаз и поняла, что Иисус действительно верит в то, что говорит. Он переживал за нее, понимал ее смятение и страх. Его голос был силен и внушал уверенность, как и его руки. Мария опустила взгляд.
«Этого не должно быть! прозвучал в ее сознании предостерегающий шепот. — Ты опасно близка к тому, чтобы влюбиться в этого человека. Только потому, что он добрый и утешает тебя, когда тебя выгнал твой муж. Этого недостаточно. Ты слаба и не контролируешь собственные чувства».
— Мы должны идти дальше, — пробормотала Мария, попытавшись снова встать.
— В свое время, — сказал Иисус и положил руку ей на запястье, давая понять, что следует немного подождать.
Больше он ничего говорить не стал: они сидели молча, погруженные в собственные мысли.
Они поднялись и продолжили путь после полудня, когда на озере еще вовсю шел лов рыбы, а на причалах толклись грузчики и торговцы. Вид повседневных хлопот, понимание того, что все вокруг ведут обычную жизнь, в то время как твоя разрушена и превратилась в ничто, вновь повергли Марию в слезы, но она упорно шла дальше. В первый раз, неожиданно для себя, она задумалась о том, что горе есть неизбежный спутник человеческой жизни, и оно посетит каждого из тех, кто забрасывает сейчас в озеро невод. Когда-нибудь им тоже покажется непереносимым божий день и вид сверкающей на солнце воды.
Обогнув излучину, они вышли к Семи Источникам, где на воде покачивалось множество суденышек, а на пристани галдел деловитый народ.
Для Марии сейчас весь этот гомон был не более чем шумовым фоном: уловы, сети и выручка в ее нынешнем состоянии имели не большее значение, чем пух, облетавший с чертополоха у озерных берегов.
Шумный, горластый мужчина с берега выкрикивал распоряжения, обращенные к сидящим в лодке рыбакам. Мария поморщилась, эти неприятные, сварливые интонации резали ее слух.
— Ты, дурень! — орал он. — Сколько раз я должен тебе говорить: вытягивай сеть так, чтобы она не задевала борта лодки! Сколько тебе лет? Тридцать? Как может человек, проживший на свете тридцать лет, быть таким тупым?
— Прости, отец, — ответил смутно знакомый голос.
Мария посмотрела на человека в лодке. Это был Петр. Иисус тоже увидел его, но ничем не выказал узнавания. Он лишь остановился и спокойно наблюдал за происходящим.
— Глянь на сеть! — разорялся мужчина на берегу, — Она наполовину пуста!