Тайная каста Ассенизаторов
Шрифт:
отказывается, говорит, сын его служит на границе.
– Лейтенантик, трогаемся!- завёт проводница.
Прыгаю на лестницу, она мило улыбается:- Чаёк принести?
– Можно. В Севастополь скоро приедем?
– В Крым въезжаем, полдвенадцатого будем.
В купе, кроме долговязого подростка, уже все проснулись. Мужчина собирается
бриться, женщина скатывает постель. Кладу на столик ещё горячие пирожки:- К чаю.
– Как спалось, лейтенант?- мужчина с одобрением
– Спал как убитый,- покосился на хмыкнувшую соседку.
– Я тоже. Люблю спать в поездах. Отвлекаешься от всего, перестук колёс. В принципе, у
меня вся жизнь на колёсах,- вздыхая, добавляет он.- Эй, Вадик, вставай,- трясёт своего
сына.
– Папа, дай поспать!- брыкается подросток.
– Дядя Кирилл такие пирожки принёс!
– Оставите,- Вадик отворачивается к стене, накрывается с головой одеялом.
– Вот так всегда, нет в нём военной закалки.
– Рано ещё, закалку эту приобретать. Не буди ребёнка, вступается за его мать.
– Четырнадцать лет парню, чрез три года в училище пойдёт.
– Типун тебе на язык, поступит в институт, пускай гражданским человеком остаётся.
Намыкалась с тобой, по дальним гарнизонам шастать. А толку? Лишь на пенсии
вздохнула. Не хочу, чтоб у сына такая участь была.
– Что вы опять спорите,- наконец просыпается Вадик,- вот возьму и в ПТУ пойду.
– Шалопай!- беззлобно даёт подзатыльник отец.
Парень спускается, заспанный, глаза щёлочки:- Доброе утро,- приветливо
здоровается со мной.- О, пирожки!
– Иди, умывайся!- хором говорят отец с матерью.
За окном знакомые пейзажи. Крымскую природу не спутаешь ни с чем. Нет
кричаще ярких красок, как это есть под Москвой, где по осени она вспыхивает словно
бриллиант, излучая тысячи цветов. Здесь всё приглушенно, но от этого мне милее. Словно
благородный топаз неназойливо подсвечивает листву багровым и медным отблесками, и
всё это на фоне красноватых скал, а вверху, как бирюза – высокое небо.
Сейчас, правда, глубокая осень, но не все деревья сбросили листву. Лес стал
прозрачнее, явственно виднеются корявые можжевельники, как свечки – кипарисы, где-то
шумят сосновые леса.
А вот и знаменитые крымские туннели. Постоянно пытаюсь, сосчитать их
количество и никак не могу, всё время отвлекаюсь.
Наконец выкатываем из последнего, поезд несётся мимо пещерного монастыря. Он
заброшен, виднеются чёрные провалы, высеченные лестницы, пустые площадки на
скалах. А вверху стоят мощные круглые башни. Когда-то здесь было древнее поселение.
На противоположной
Камнережущими механизмами оголили подземный водоток, и теперь он заливает
искусственный каньон водой. Скоро здесь будет глубокое озеро, а по бокам уже растёт
камыш, и прилетают на зиму птицы.
В принципе, это уже Севастополь, виднеется бухта, сплошь заставленная военными
кораблями, мелькают заводские стены завода Орджоникидзе. Он огромный, как город -
многоэтажные здания цехов, морские доки - одни из самых больших в мире. У
причальных стенок пришвартованы корабли, вспыхивают огни электросварок, тяжело
двигаются морские краны, снуёт рабочий люд.
Поезд резко замедляет ход и незаметно вползает на вокзал. Вот я и дома! На сердце
сладость, настроение чудесное. Прощаюсь с соседями по купе, улыбаюсь милой
проводнице и выпрыгиваю на перрон.
Здорово! Тепло, небо ясное, иду в расстегнутой шинели, сумка с гостинцами
матери, через плечо. Всё знакомо и не знакомо одновременно, так бывает после
длительного отсутствия.
В отличие от Москвы, где люди привыкли к различной форме, в Севастополе на
меня все обращают внимание, парадная форма авиации очень красивая. Симпатичные
девушки строят глазки, шушукаются, хихикают, я улыбаюсь в ответ. Для меня сейчас весь
мир хорош. Суровый морской патруль, капитан-лейтенант и три курсанта, тормозит около
меня. Я, можно сказать, не по форме, шинель расстегнута, тёплая шапка в руке, но видят
орден, улыбаются, отдают честь, неторопливо уходят.
Шикую. Ловлю такси. Мчусь сквозь город. Словоохотливый таксист всё пытает
меня, где служил, на чём летал. Так хочется сказать: «коровам хвосты крутил», но лишь
улыбаюсь.
Стрелка, так называется мой район – Стрелецкая бухта, здесь я живу. Водитель
лихо тормозит у подъезда, даю ему деньги и сверху три рубля. Он вообще деньги не
берёт, тогда дарю ему три жирных вяленых леща. Благодарит, от этого не отказывается, с
пивом нет ничего лучше.
Стремительно взлетаю на свой этаж, звоню, сердце радостно стучит.
– Кто?- слышу родной голос.
– Мама, это я!
Она долго не может прийти в себя. Плачет, не может насмотреться на меня, ведёт в
комнату. Скидываю шинель, она видит орден, в глазах появляются слёзы. Пытаюсь
успокоить, говорю, что вручили его за хорошую службу. Наверное, поверила.
Успокаивается, всё расспрашивает меня, тем временем я достаю гостинцы: овсяное