Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
Шрифт:
10 апреля в той же «Комсомолке» появилось несколько провокационное заявление В.Э. Мейерхольда:
«Если факты, сообщенные в печати, подтвердятся, к Голованову надо отнестись беспощадно. Я хорошо знаком с бытом Большого театра и знаю, что часть хора привыкла, например, по «большим праздникам» выступать в церквах. Хотя религиозные убеждения дело частное, но такие «убеждения» не могут не способствовать созданию настроений, взращивающих антисемитов».
Не остался в стороне и нарком просвещения А.В. Луначарский. 12 мая он направил в редакцию «Комсомольской правды» письмо с отказом участвовать в чествовании памяти известного русского общественного деятеля и адвоката Д.В. Стасова, которое должно было пройти в Московской консерватории с участием оркестра под управлением Голованова. Однако цвет старой московской интеллигенции, ценя высокий профессионализм и мастерство Голованова, а также видя в нем жертву большевистской пропаганды, встали на его защиту. С протестом против «травли» дирижера выступили композиторы М.М. Ипполитов-Иванов, В.И. Сук, профессура Московской консерватории (Г.Г. Нейгауз, Н.Я. Мясковский, А.Ф. Гедике, А.Б. Гольденвейзер), руководство и артисты МХАТа (К.С. Станиславский, В.И. Качалов, И.М. Москвин, М.А. Чехов), солисты Большого театра (Н.А. Обухова, К.Г. Держинская, В.Р. Петров) и многие другие [1230] . Возможно, благодаря такому проявлению корпоративной солидарности с Головановым того лишь временно отстранили от работы в Большом театре (хотя Пазовскому оттуда пришлось уйти тогда совсем), но власти уже не позволили ему дальше воспитывать молодое поколение музыкантов, вынудив отказаться от преподавания
1230
РГАСПИ. — Ф. 78. — Оп. 1. — Д. 294. — Л. 89–91.
1231
Показательно, что это письмо, защищавшее антисемитски настроенного Голованова, было впервые опубликовано в 1949 году (Сталин И.В. Соч. — Т. 11. — С. 327).
«Из этого, конечно, не следует, что сам Голованов не может исправиться, что он не может освободиться от своих ошибок, что его нужно преследовать и травить даже тогда, когда он готов распроститься со своими ошибками…».
Тем не менее нападки на дирижера продолжались. Поэтому 5 января 1930 г. Л.М. Кагановичу пришлось провести через секретариат ЦК еще одно запретительное решение [1232] .
Прошли годы, и вот, встречаясь в апреле 1944 года в Большом с его руководством, Сталин в присутствии сопровождавших его Молотова, Маленкова, Ворошилова, Берии и Щербакова неожиданно завел разговор о Голованове, за восемь лет до этого покинувшем театр и возглавлявшем теперь Большой симфонический оркестр Всесоюзного радио. Начав с полушутливой фразы о том, что Голованова он не любит и что того «… в Большой театр нельзя пускать», поскольку в противном случае получится «то же самое, что козел в капусте», «хозяин», напустив на себя через минуту серьезный вид и явно работая, что называется, на публику, пояснил причину такого отношения к маститому дирижеру: «И все-таки Голованов настоящий антисемит… Вредный и убежденный антисемит» [1233] .
1232
Там же. — Ф. 17. — Оп. 3. — Д. 721. — Л. 4. Д. 771. — Л. 6. Оп. 113. — Д. 812. — Л. 17.
1233
Воспоминания профессора Московской консерватории Д-Р. Рогаль-Левицкого // Независимая газета. — 1991. — 12 февр.
Минует еще четыре года, и Голованова тем не менее утвердят главным дирижером Большого театра, что само по себе станет симптоматичным явлением. Если назначение в 1943-м на этот пост его предшественника Пазовского было вызвано, главным образом, тем, что Сталин хотел успокоить культурную общественность, встревоженную начавшейся было тогда антиеврейской чисткой, и показать ей, что таковая прекращается, то теперь вождь своим кадровым решением как бы демонстрировал обратное. Отступив в силу обстоятельств однажды, Сталин по своему обыкновению всегда потом стремился взять реванш. Что же до продолжавшихся на этом фоне нарочитых публичных осуждений диктатором антисемитизма, то это с его стороны была всего лишь игра, своеобразный камуфляж проводимой им тайно в масштабах страны антиеврейской политики. Такую же роль внешнего декорума играли, например, одобренное вождем решение политбюро от марта 1949-го, санкционировавшее выезд с концертами в Венгрию скрипача Д.Ф. Ойстраха и сопровождавшего его в качестве аккомпаниатора В.Е. Ямпольского, а также присуждение в 1951 году Сталинской премии [1234] композитору Ю.С. Мейтусу за оперу «Молодая гвардия» [1235] .
1234
Несмотря на то, что Сталинские премии призваны были в том числе и пропагандировать успехи «прогрессивной» сталинской национальной политики, тем не менее усиливавшийся с каждым годом шовинистический настрой в стране не мог не повлиять на механизм награждения этими премиями. Свидетельством тому могут служить результаты, полученные западным исследователем С.М. Шварцом в ходе досконального изучения данных, публиковавшихся советской печатью, по присуждению Сталинских премий в области литературы, искусства, науки и изобретений. В частности, им было установлено, что если в 1948 году среди лауреатов этой премии доля евреев колебалась в пределах от 15 до 18 %, то к 1952 году она сократилась приблизительно до 6,5 %[1658].
1235
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 118. — Д. 324. — Л. 69.
С появлением нового руководства в Большом театре, служившем главной витриной советской культуры, контроль со стороны ЦК за ним отнюдь не ослаб. Тем более приближался 175-летний юбилей театра, выпадавший на 1951 год, и чиновники со Старой площади изо всех сил старались, что называется, достойно встретить эту знаменательную дату. В ходе подготовки к торжественному событию Агитпроп ЦК в октябре 1950 года затребовал либретто оперы К. Сен-Санса «Самсон и Далила», премьера которой была включена в программу юбилейных мероприятий и должна была состояться на сцене филиала Большого театра. В секторе искусств либретто подверглось детальной экспертизе, и в результате на свет появилось пространное заключение, которое с точки зрения здравого смысла иначе как курьезным назвать нельзя. В этом документе, как в капле воды, отчетливо запечатлелась деградация клонившейся к закату сталинской власти. Впрочем, судите сами:
«…В опере, безусловно, имеются мессианские, библейско-сионистские черты… Новый текст оперы, улучшенный в стилистическом отношении, идеологически остается по-прежнему сомнительным. Больше того, основная тема гонимых и презираемых евреев, мстящих за свою судьбу, в некоторых случаях оказалась усиленной… В новом тексте либретто резче, острее противопоставлены два лагеря — евреи и филистимляне. Так, например, Далила «повышена в ранге» и действует вместе с верховным жрецом филистимлян. Евреи, во главе с Самсоном, «снижены» во второй половине оперы до положения рабов. Но это только сильнее подчеркнуло мессианские мотивы, и слова еврейского старейшины, обращенные к евреям «как поучение толпящимся вокруг молодым»: «…Пусть око за око, зуб за зуб! Да будет так до срока дней!» (здесь и далее выделено в тексте. — Авт.), — приобретают совершенно определенный символический смысл. Можно привести еще целый ряд примеров из текста либретто, вызывающих аналогичные ассоциации: хор евреев «Настало наше время»; проходящий лейтмотивом в финале первого акта монолог Самсона, указывающего на «гриву назорея» — символ могущества древних евреев; или, например, такие «вещие» слова Самсона, обращенные к филистимлянам: «…Но тысячи нас и тьма нас и всех ты не сочтешь…». В тексте встречается большое количество слов-символов из Библии и древнееврейского эпоса, например «земля Ханаанская», «Назореи» или в начале первой картины: «Празднуй, Израиль, солнце вновь засияло. Пал извечный твой враг…». Следует… указать, что замена в большинстве случаев многократно повторяющегося в старом тексте либретто слова «Израиль» «Адонаем» не меняет дела, ибо Адонай — это только вариант древнееврейского слова «господь», «господин». Даже самый финал оперы вызывает большое возражение. Если в старом тексте Самсон обращался к богу и просил его дать силы разрушить храм, чтобы за него (бога) отомстить, то в новом тексте заключительные реплики Самсона приобретают опять-таки многозначительное,
1236
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 132. — Д. 419. — Л. 209–211.
После столь негативной оценки злополучной оперы цековскими цензорами Комитету по делам искусств не оставалось ничего другого, как только распорядиться о прекращении всех работ по ее постановке [1237] .
Вообще же, на конец 1950 — начало 1951 года пришелся пик кадровой чистки учреждений музыкального искусства. Даже в период антикосмополитической кампании начала 1949 года прессинг на них со стороны властей был заметно слабее. Тогда ЦК действовал, скажем, на руководство ССК большей частью посредством «общественности», спровоцированной угаром шовинистической истерии в стране. Ссылаясь на хлынувшие, как по команде, на Старую площадь подметные письма с угрозами разделаться с Хренниковым за покровительство, которое тот будто-бы оказывал евреям (прилагались даже схемы «еврейского влияния» на генсека ССК через людей из его окружения), Суслов и Шепилов настойчиво «рекомендовали» ему очистить союз от представителей «нерусской национальности». Оказавшись между молотом Агитпропа и наковальней юдофобствовавшей «музыкальной общественности», Хренников вынужден был 19 февраля на партсобрании в ССК еще раз раскритиковать «апологетов формализма» в музыковедении — Д.В. Житомирского, Л.А. Мазеля, С.И. Шлифштейна, А.С. Оголевца, И.Ф. Белзу, а также осудить редактора двухтомной «Истории русской музыки» М.С. Пекелиса, профессора Ленинградской консерватории С.Л. Гинзбурга и других «пропагандистов западного модернизма в музыке» [1238] . Музыкальный генсек должен был также на время расстаться со своим консультантом в секретариате ССК композитором В.А. Белым (главным советчиком во всех делах), переведя его на профессорскую должность в Белорусскую консерваторию. Вместе с тем Хренников распорядился на свой страх и риск принять на работу в ССК бывшего начальника управления музыкального радиовещания Всесоюзного радиокомитета М.А. Гринберга, уволенного оттуда 28 февраля с выговором по партийной линии за «грубейшие политические ошибки» («протаскивал» идеи «буржуазного космополитизма» на радио). Однако долго переносить изматывавшую душу общественную истерию молодой глава творческой организации оказался не в состоянии. Вскоре он, дойдя до полного нервного истощения, тяжело заболел и потому вынужден был временно отойти от дел, взяв продолжительный творческий отпуск [1239] .
1237
Там же. — Л. 212.
1238
Советская культура. — 1990. — 7 апр. Культура и жизнь. — 1949. — 20 февр.
1239
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 132. — Д. 418. — Л. 210–214. Оп. 3. — Д. 1074. — Л. 3.
Но главные испытания были еще впереди. Как уже отмечалось выше, девятый вал антиеврейского натиска властей на учреждения искусства пришелся на конец 1950 года. Тогда Агитпроп осуществил серию массированных кадровых проверок в этой сфере. 25 октября чиновники этого ведомства, обследовав аппарат ССК, доложили Суслову, что среди членов этой творческой организации «на втором месте стоят лица не основной национальности Союза ССР, а именно: русских — 435, евреев — 239, армян — 89…». Приводились данные и по региональным отделениям союза: Москва — 174 русских, 116 евреев, 16 армян; Казахская организация — 6 казахов, 6 евреев; Молдавия — 8 евреев, 5 молдаван, 3 русских; Ростовская организация — 5 русских, 5 евреев и т. д. Основная ответственность за такие «неудовлетворительные» показатели возлагалась все на того же Хренникова, которого обвинили в либерализме и мягкотелости. Мало того, что он не произвел антиеврейских люстраций в аппаратах правлений ССК и Музыкального фонда, редакции журнала «Советская музыка», других центральных организациях союза, так еще из 50 музыкантов, принятых в ССК в 1949–1950 годах, 14 оказались представителями «нерусской национальности». По мнению рассуждавших так проверяющих, образовался кадровый «завал», который следует ликвидировать. В «черный список» лиц, подлежащих немедленному увольнению, они включили всех евреев из числа ближайшего окружения Хренникова в ССК, в том числе его заместителя музыковеда И.Б. Лившица, консультанта по музыке М.А. Гринберга, помощника по планово-финансовым вопросам Л.А. Векслера, главного бухгалтера Г.Д. Блейза и ответственного секретаря секции симфонической и камерной музыки композитора А.М. Веприка. 19 декабря последнего по обвинению в антисоветской деятельности арестовали и через несколько месяцев на основании постановления Особого совещания отправили на восемь лет в лагерь [1240] .
1240
Там же. — Оп. 132. — Д. 418. — Л. 201–209. Тихон Хренников о времени и о себе. — С. 135–138.
Одновременно под национально-селективным «рентгеном» ЦК оказалась и кадровая ситуация в системе Комитета по делам искусств. Скрупулезно, до десятых долей процента, было определено еврейское присутствие в студенческом и профессорско-преподавательском составе Московской консерватории. Было установлено, что на декабрь 1950 года контингент обучавшихся там студентов имеет следующую национальную структуру: 67,2 % русских, 15,0 — евреев, 5,3 — армян, 6,3 % представителей других национальностей. В то же время констатировалось, что «наиболее засоренными одной национальностью» являются классы отделения скрипки, где преподавали профессора А.И. Ямпольский и Л.М. Цейтлин. Но наиболее «вопиющим» было названо то обстоятельство, что евреи захватили абсолютное лидерство в составе первых скрипок молодежного симфонического оркестра консерватории. Они же оказались пользователями примерно двух третей уникальных инструментов старых итальянских мастеров (Страдивари, Амати, Гварнери) из государственной коллекции [1241] .
1241
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 132. — Д. 420. — Л. 205–206.
Не обрадовала членов цековской комиссии и кадровая картина, представшая их глазам в Московской государственной филармонии. Вот что они докладывали 2 января 1951 г. Маленкову:
«…В течение ряда лет, особенно в военные и послевоенные годы, в столичной филармонии скапливались артисты и руководители различных разделов концертной работы преимущественно одной национальности. Из 312 штатных работников филармонии 111 евреев. Из 33 руководящих работников, организующих концерты, 17 русских, 14 евреев…».
Критическим вниманием партийно-идеологического начальства не была обойдена и провинция. На основании затребованной от Комитета по делам искусств информации в ЦК был сделан вывод о том, что в таких крупнейших концертных организациях, как Молотовская, Уральская, Воронежская, Хабаровская, Чкаловская, Кемеровская, Владимирская областные филармонии, «руководящие должности занимают лица нерусской национальности». Аналогичное кадровое «неблагополучие» отмечалось также в театрах (столичные театры им. Ермоловой и Драмы и комедии), а также системе Главного управления цирков. Причем по циркам не поленились собрать статистику «в разрезе» «пятого пункта» по всей стране. Потом было доложено наверх, что из 87 директоров, главных режиссеров и главных администраторов цирков 44 — евреи, 38 — русские, 4 — украинцы и т. д. [1242]
1242
Там же. — Оп. 119. — Д. 211. — Л. 83. Оп. 132. — Д. 276. — Л. 20–27. Оп. 132. — Д. 420. — Л. 35–36, 187–191.