Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
Шрифт:
Помощь сверху пришла не сразу. Александрову тем временем удалось сместить Чеснокова с поста своего заместителя в Институте философии, а потом избавиться от другого заместителя — Ф.Н. Константинова, выступившего на стороне Чеснокова. Однако 13 сентября в «Правде» появилась статья, поддерживавшая редактора «Вопросов философии». Теперь Чесноков, взятый под защиту Агитпропом, мог вроде бы торжествовать. Но его победа не была полной. Тогда же Сталин отверг предложение Ю. Жданова о смещении Александрова с поста директора Института философии. Правда, летом 1950 года другой противник Чеснокова, Митин, решением политбюро был отправлен в Бухарест исполнять обязанности шеф-редактора газеты «За прочный мир, за народную демократию!». Но произошло это, скорее, не вследствие интриг на «философском фронте» (хотя и этот момент не исключается [1288] ), а потому, что необходимо было заменить кем-то прежнего руководителя газеты П.Ф. Юдина, который был отозван Сталиным в Москву и включен в комиссию по подготовке учебника по политэкономии [1289] .
1288
Осенью 1949 года к Суслову с доносом на Митина обратился Б.М. Кедров, работавший тогда заведующим редакцией естествознания и техники издательства Большой советской энциклопедии. Мстя своему обидчику, он обвинил его как члена главной редакции БСЭ в попустительстве старшему редактору, профессору Б.Э. Быховскому, который, работая над философским словником
1289
Там же. — Оп. 3. — Д. 1083. — Л. 55. Оп. 119. — Д. 446. — Л. 4. Оп. 132. — Д. 160. — Л. 98.
Между тем Чесноков бодро карабкался к вершине номенклатурной власти. В 1951 году за книгу «Мировоззрение А.И. Герцена» ему была присуждена Сталинская премия третьей степени. В июле следующего года его назначили заведующим вновь образованного в ЦК отдела по экономическим и историческим наукам. А спустя несколько месяцев, в октябре, он был избран даже членом президиума ЦК КПСС и стал главным редактором журнала «Большевик», переименованного в «Коммунист». Стремясь использовать себе во благо полученную власть, Чесноков еще раз попытался расквитаться с Александровым. Примерно тогда же он вместе с Ю. Ждановым уведомили Маленкова о том, что Александров продолжает поддерживать «космополитов» Кедрова, Крывелева, Селектора, Каменского и «травит» Максимова и других своих оппонентов. Поэтому предлагалось освободить Александрова от руководства философской кафедрой в АОН. Однако никаких негативных последствий для последнего, с которым Маленков отнюдь не горел желанием расправиться, это обращение не возымело. Александров продолжал возглавлять Институт философии и заниматься интригами, не упуская из виду, конечно, и обычные текущие дела. В конце того же 1952-го он обратился, например, к Суслову с просьбой разрешить члену ЦК Коммунистической партии Франции Р. Гароди защиту в Институте философии докторской диссертации на тему «Материалистическая теория познания» [1290] . Так пересеклись очень непохожие друг на друга судьбы двух амбициозных идеологов. Александрову вскоре был уготован, как увидим далее, позорный и жалкий конец. Что же касается Гароди, то противоречивый и извилистый жизненный путь этого поначалу сталиниста, потом (с конца 60-х) коммунистического диссидента, а ныне скандального разоблачителя «сионистского мифа» о холокосте до сих пор не окончен.
1290
Там же. — Оп. 133. — Д. 285. — Л. 97—101, 117.
ЭКОНОМИКА.
Послевоенная чистка в этой сфере, в том числе и ее антиеврейская ипостась, была связана главным образом с такой противоречивой и трагической политической фигурой, как председатель Госплана СССР Н.А. Вознесенский. Став зимой 1947 года членом политбюро, он совместно с Агитпропом организовал летом того же года с благословения Жданова шумную, с обвинительным уклоном дискуссию по книге директора Института мирового хозяйства и мировой политики академика Е.И. Варги «Изменения в экономике капитализма в итоге второй мировой войны» (1946 г.) [1291] . Этот крупный ученый, давно уже вызывавший раздражение у чиновников со Старой площади, оказывается, позволил себе в «объективистском» и «буржуазно-реформистском» духе утверждать, что в 1941–1945 годах произошло «смягчение» и даже «приостановление» борьбы двух социальных систем в антигитлеровском лагере, что в годы войны в капиталистических государствах возросла роль государства, которое стало внедрять в экономику социалистические плановые начала, а также самое «крамольное» (проповедь «оппортунистической теории» «организованного капитализма») — что капитализм показал себя постоянно развивающейся формацией, способной преодолевать проблемы, порожденные всемирным кризисом этой системы.
1291
В конце 1948 года Варгу обвинили еще в одной «ереси». Тогда, выступая на совещании экономистов, он заявил, что «темпы восстановления и преодоления «кризиса недопроизводства», а также предотвращение или ограничение инфляции в Европе зависят в первую очередь от экспорта американского капитала в Европу. Немедленно после этого Ю. Жданов доложил Маленкову о том, что академик «стоит на позициях оправдания “плана Маршалла”»[1668].
Не сделав «должных» выводов из критики и тем самым отказываясь мыслить в рамках заскорузлой догматики, Варга вскоре представил наверх подготовленные его институтом экономические рекомендации, в которых предлагалось сосредоточить усилия на консолидации народнохозяйственного комплекса страны и отказаться от распыления ресурсов на освоение экономического потенциала Восточной Европы, чреватого, помимо прочего, политическими осложнениями с Западом [1292] . Этот совет академика стал последней каплей, переполнившей чашу терпения кремлевского руководства. 18 сентября постановлением политбюро Варгу сместили с должности руководителя ИМХиМП, а сам этот научный центр был слит с Институтом экономики. Созданный таким образом единый Институт экономики во главе с членом-корреспондентом К.В. Островитяновым хоть формально и был оставлен в академической системе, но фактическое («научно-организационное») руководство им стал осуществлять Госплан СССР [1293] .
1292
Нежинский Л.Н., Челышев И.А. О доктринальных основах советской внешней политики в годы холодной войны // Советская внешняя политика в годы холодной войны (1945–1985). — С. 17–18.
1293
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 3. — Д. 1066. — Л. 48.
Но прошло не так уж много времени, и гонитель сам превратился в жертву, что дало толчок новому витку чисток. После произошедшего в марте 1949-го изгнания Вознесенского из Госплана ориентировавшийся на него глава Агитпропа Шепилов стал предпринимать лихорадочные, но оказавшиеся в итоге малоэффективными усилия для собственного спасения. Некоторые из ведущих идеологов (заместитель заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК Л.Ф. Ильичев, главный редактор «Большевика» П.Н. Федосеев) потом за глаза обвинят его в принадлежности к экономической «школке» Вознесенского [1294] . Используя старые аппаратные приемы самовыживания, Шепилов старался прикрыться от направленного против него начальственного гнева с помощью козлов отпущения. В качестве таковых им были избраны руководство и ведущие сотрудники Института экономики, главным образом евреи (ведь шла антикосмополитическая кампания). Сразу после падения Вознесенского Шепилов стал бомбардировать Маленкова записками о необходимости «наведения порядка» в институте и редакции издававшегося им журнала «Вопросы экономики» И чем более усиливалось напряжение вокруг самого главы Агитпропа, тем яростнее он нападал на тех, кого наметил для отвлекающего жертвоприношения. 7 июля Шепилов представил Маленкову обстоятельный и пространный донос на «ставленника» Вознесенского на посту директора Института экономики Островитянова, якобы неспособного и не желающего ликвидировать «монопольное» положение группы ученых, «захвативших» ключевые позиции в экономической науке и препятствующих выдвижению новых научных кадров. По этой причине, как утверждалось в записке, «не дается острой критики
1294
Шепилов Д.Т. Воспоминания // Вопросы истории. — 1998. — № 6. — С. 18.
1295
Автор крупных монографий об экономике США Каплан был вскоре изгнан из Института экономики, после чего какое-то время работал в Обществе по распространению политических и научных знаний. В 1950 году его выставили и оттуда, дав направление на работу в Среднюю Азию. Но и там оказалось небезопасно. 26 февраля 1953 г. Каплана, тогда преподавателя политэкономии Фрунзенского медицинского института (Киргизия), арестовали как американского шпиона.
1296
Профессору Гатовскому каким-то чудом удалось удержаться в Институте экономики, однако в июле — сентябре 1949 года его вывели из редколлегии «Большевика», сняли с должности руководителя кафедры советской экономики в Высшей партийной школе и отстранили от преподавания в АОН при ЦК ВКП(б).
1297
РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 118. — Д. 352. — Л. 17–18. Д. 458. — Л. 261–272.
Большую помощь Шепилову в выметании кадрового «сора» из Института экономики оказал академик Л.Н. Иванов, назначенный в 1949 году, видимо, в награду за неутомимую борьбу за чистоту рядов советских экономистов заместителем по кадрам академика-секретаря отделения экономики и права АН СССР. Ведь не зря же тот начиная с 1943 года регулярно информировал «инстанцию» о «враждебных идеологических взглядах и их носителях» в области экономической науки. Много сил Иванов вложил и в подготовку проекта решения «Об Институте экономики Академии наук СССР», который 15 июля Шепилов провел через секретариат ЦК. Однако «отвлекающие маневры» не спасли главу Агитпропа. Буквально через пять дней, как уже отмечалось выше, Маленкову наконец удалось «выдавить» его из ЦК. Оказавшись без работы, он провел несколько месяцев в мучительных переживаниях, пока в начале 1950 года о нем не вспомнил Сталин, назначив на должность инспектора ЦК и введя вскоре в комиссию по подготовке учебника по политэкономии.
Но это произойдет потом, а пока под тяжестью обвинений, содержавшихся в подготовленном Шепиловым постановлении от 15 июля 1949 г., директор Института экономики Островитянов вынужден был прибегнуть к самобичеванию. Отчитываясь 25 июля перед Маленковым и Сусловым, он критиковал себя за то, что из 24 работавших в институте членов-корреспондентов и докторов наук было только 12 русских, тогда как евреев — десять, плюс два представителя других национальностей. Не мог похвастаться Островитянов и национальной структурой кадров старших научных сотрудников, которых в институте насчитывалось 83 человека (44 русских, 34 еврея, пять представителей других национальностей). Эта статистика стала темой обсуждения на расширенном заседании президиума АН СССР 25 августа. В принятом по его итогам решении подчеркивалось, что «среди научных сотрудников Института экономики слабо представлены ученые русской национальности». Не обошлось и без «оргвыводов». Сначала в ЦК рассматривался вопрос об отставке Островитянова, но потом решили ограничиться тем, что забаллотировали его избрание в академики. Однако увольнения не избежали заместители директора института Г.А. Козлов и В.А. Масленников [1298] .
1298
Там же. — Д. 477. — Л. 77. Д. 545. — Л. 47–48. Оп. 132. — Д. 158. — Л. 98.
ПРАВО.
В юриспруденции, как и в экономике, старт кадровым разбирательствам с антисемитским подтекстом был дан шумным развенчанием наиболее авторитетного ученого еврейского происхождения. Роль главной жертвы была уготована директору Института права АН СССР академику И.П. Трайнину, нападки на которого начались еще в январе 1948 года. Тогда «за серьезные недостатки в работе» ему было объявлено партийное взыскание. А в феврале его сместили с поста директора института, который он возглавлял с 1942 года. Причиной такого сурового наказания, судя по всему, стало то, что, увлекшись после войны темой правового построения государств так называемой народной демократии и «не заметив» существенно усилившегося в 1947 году в мире политического похолодания, он неосмотрительно решился на довольно либеральные высказывания. В частности, ученый утверждал, что в странах народной демократии социализм можно построить без монополизации власти коммунистами, на основе политического союза левых и социалистических партий.
На сей раз Трайнину не помогли неоднократно спасавшие его ранее в похожих ситуациях прежние заслуги перед партией и славное революционное прошлое. К тому же динозавры романтического дореволюционного большевизма, не изощренные в аппаратной казуистике и риторике, давно уже были не в чести у циничных партфункционеров со Старой площади. Их, в большинстве своем вступивших в партию в 20-е годы, мало волновали факты биографии ученого, 17-летним пареньком примкнувшего в 1904-м к большевикам, а через два года арестованного за подпольную деятельность и заключенного в качестве политузника в рижскую тюрьму. Потом были побег из ссылки и нелегальная эмиграция в США. Там, в Нью-Йорке, он устроился рабочим в еврейскую типографию. А в 1907-м Трайнин вновь пересек океан, на сей раз в обратном направлении. В Европе его ждала снова полная трудов и лишений жизнь рабочего-политэмигранта, завершившаяся интернированием в годы Первой мировой войны в Париже за антивоенную пропаганду. Весь этот «революционный позитив» в биографии Трайнина воспринимался цековскими кадровиками как нечто малосущественное. Ведь перед ними стояла задача обосновать увольнение академика, и потому их в его прошлом интересовал только «негатив». Добиться искомого они смогли, раздув факт исключения Трайнина из партии на восемь месяцев в 1918 году. Тогда он поплатился за «ренегатское» обращение ко всем партиям социалистической ориентации с призывом поддержать Комуч (Комитет членов Учредительного собрания) в Самаре. Но вряд ли чиновники решились бы сами на дискредитацию маститого ученого, работавшего в начале 20-х годов под непосредственным руководством Сталина в Наркомнаце (редактировал газету «Жизнь национальностей»), а в 1939-м избранного (надо полагать, не без содействия вождя) академиком без наличия даже среднего образования [1299] .
1299
Правда, Трайнин в 1911–1913 годах был вольнослушателем в университетах Парижа и Женевы.
За то, что отставка Трайнина произошла с ведома и согласия Сталина, говорит примененная в данном случае его «фирменная» технология постепенного, «дозированного» развенчания впавшего в немилость авторитета. Перестав быть директором Института права, Трайнин тем не менее продолжал оставаться академиком-секретарем отделения экономики и права АН СССР, редактором журнала «Известия отделения экономики и права», председателем правовой подкомиссии комитета по Сталинским премиям и сохранял за собой ряд других важных постов.