Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.

Костырченко Г. В.

Автомобилестроение было наиболее популярной и, если так можно выразиться, близкой населению промышленной отраслью, чья продукция, символизировавшая для многих реальное воплощение научно-технического прогресса и роста благосостояния трудящихся при социализме, начала тогда входить в повседневную жизнь людей. Возможно, поэтому Сталин избрал именно эту отрасль для того, чтобы преподать чиновничеству наглядный урок своей национально-кадровой политики. Как уже отмечалось выше, диктатор настоял на рассылке 21 июня в обкомы, крайкомы, ЦК союзных республик, министерства и ведомства специально изданного закрытого постановления политбюро «О мерах по устранению недостатков в деле подбора и воспитания кадров в связи с крупными ошибками, вскрытыми в работе с кадрами в министерстве автомобильной и тракторной промышленности» [1397] . Этой секретной директивой власти по сути впервые, хотя и в завуалированной форме, объявляли о введении в повседневную практику целенаправленных и систематических антиеврейских кадровых чисток и тем самым легитимировали антисемитизм как государственную политику. После этого процесс кадрового остракизма евреев из управленческой сферы принял универсальный характер. Их изгоняли отовсюду, начиная с «оборонки» и кончая легкой и пищевой промышленностью. Каждое министерство и ведомство должно было теперь раз в году отчитаться перед ЦК об «улучшении» национальной структуры управленческих кадров, под которым подразумевалось постепенное уменьшение «еврейского процента». Превратившись, таким образом, в фактическое основание для увольнения евреев, «пятый пункт» тем не менее, как и прежде, формально не мог быть открыто использован в качестве такового. Администрации категорически запрещалось ссылаться на него и тем более на соответствующие указания

свыше; ей следовало мотивировать свои действия такими, например, благовидными предлогами, как наличие родственников за границей, невыполнение функциональных обязанностей, действительные или мнимые злоупотребления и т. п. Когда же некоторые местные начальники, отбросив лицемерный камуфляж, начинали действовать на свой страх и риск с открытым забралом, их поведение квалифицировалось руководством как провокационное и быстро пресекалось [1398] , ибо на бумаге антисемитизм был запрещен законом.

1397

Там же. — Оп. 3. — Д. 1082. — Л. 192–195.

1398

Когда в ноябре 1951 года на Одесском судостроительном заводе им. А. Марти администрация попыталась уволить сразу 26 руководящих работников-евреев, причем не утруждая себя выдумыванием каких-либо формальных обоснований, транспортный отдел ЦК добился снятия с работы инициаторов этой акции — директора завода С.Л. Сойфера и парторга Н.А. Сокирко[1673].

ПОСЛЕДНИЙ СТАЛИНСКИЙ РАССТРЕЛ («ДЕЛО КМК»).

Второй по числу жертв после «дела ЗИСа» кровавой акцией госбезопасности стала расправа, учиненная над членами «националистической сионистской организации», «вскрытой» на Кузнецком металлургическом комбинате (КМК) в Сталинске (с 1961 г. — Новокузнецк) Кемеровской области.

Началось все с того, что в ноябре 1949 года на квартире некоего И.Б. Рапопорта была раскрыта нелегальная синагога, созданная еще в 1942–1943 годах евреями, эвакуированными на восток из западных областей Украины, Белоруссии, Прибалтики (главным образом беженцами из Польши). После того как в 1945–1946 годах произошла репатриация польских евреев и реэвакуация евреев, прибывших из европейской части СССР, иудаистская община в Сталинске хоть и значительно сократилась по численности, но все же продолжала свое тайное существование. Более того, в конце 40-х она даже попыталась расширить деятельность и усилить влияние на еврейское население города, направив тогда от имени более чем 70 активных членов делегацию в Москву, чтобы приветствовать первого израильского посланника в Советском Союзе Г. Меир.

В ходе начавшегося расследования было установлено, что многие руководители-евреи, работавшие на КМК, в том числе заместитель директора Я.Г. Минц, главный прокатчик С.А. Либерман, начальники отделов С.З. Аршавский (финансового), Г.Ш. Зельцер (планового), А.Я. Дехтярь (технического контроля), начальник сортопрокатного цеха З.Х. Эпштейн, заместитель начальника производственного отдела С.А. Лещинер и другие, через своих жен и родственников передавали денежные пожертвования синагоге. Собранные таким образом средства шли на вспомоществование нуждавшимся евреям, в первую очередь тем из них, кто отбывал в данной местности ссылку и чьи родственники находились в лагерях и тюрьмах. В апреле 1950-го информация о кузбасской синагоге попала через корреспондентскую сеть «Правды» в ЦК. А в сентябре — декабре все семеро вышепоименованных работников КМК, а также Рапопорт (хозяин квартиры, где устраивались религиозные собрания) были арестованы местной госбезопасностью. Всех восьмерых этапировали в Москву и передали в распоряжение следственной части по особо важным делам МГБ СССР. К апрелю 1952 года следствие по этому групповому делу было завершено, о чем министр госбезопасности Игнатьев доложил тогда Сталину. В подготовленном потом обвинительном заключении проходившим по «делу КМК» подследственным инкриминировалась националистическая деятельность, вредительство (выпуск бракованного проката и т. п.), антисоветская агитация, связь с нелегальной синагогой, «служившей центром, объединявшим националистов». Кроме того, Либерман и Лещинер, которые в 1946 году встречались в Кемерово с представителями ЕАК и передали им для публикации в американской печати статью, содержавшую «секретные сведения» о производственных мощностях КМК, обвинялись в шпионаже. 18 сентября 1952 г. дело о тайной синагоге в Сталинске было рассмотрено на заседании военной коллегии Верховного суда СССР под председательством генерал-майора юстиции И.М. Зарянова, который за несколько месяцев до этого участвовал в вынесении смертного приговора Лозовскому, Маркишу, Шимелиовичу и другим членам ЕАК, На сей раз он приговорил к высшей мере наказания четырех человек (Дехтяря, Минца, Либермана и Лещинера), еще троих (Аршавского, Зельцера и Эпштейна) — засадил на 25 лет в лагерь; туда же отправился и престарелый пенсионер Рапопорт, получивший 10-летний срок. Сразу по окончании судебного заседания, которое длилось только один день, все четверо приговоренных к смерти были расстреляны [1399] . Это была, по всей видимости, последняя кровавая расправа сталинского режима над так называемыми еврейскими националистами.

1399

Там же. — Оп. 119. — Д. 111. — Л. 11–25. Д. 223. — Л. 2—12. Д. 254. — Л. 117–123. Оп. 132. — Д. 285. — Л. 46–52. Костырченко Г.В. Указ. соч. — С. 275–276. Каганов В. Нелегальные еврейские общины Кузбасса // Вестник Еврейского университета в Москве. — 1994. — № 2 (6). — С. 46–53.

«ЭКОНОМИЧЕСКОЕ» «ДЕЛО МЕТРОСТРОЯ».

Однако деятельные приготовления еще более массовых акций такого рода продолжались вплоть до марта 1953 года. Даже первое время после смерти Сталина тайная полиция не спешила свертывать негласные репрессивные операции против еврейской «пятой колонны». 16 марта был арестован бывший главный инженер — заместитель начальника Метростроя А.Г. Танкилевич [1400] , которого обвинили в том, что в 1945–1949 годах он вместе с руководителями научно-исследовательского центра Метростроя Э.З. Юдовичем и Я.Л. Капланским организовал «шайку расхитителей» государственных средств в составе 23 высокопоставленных должностных лиц из 14 организаций. Генеральная прокуратура СССР, осуществлявшая первоначально следствие по этому делу, установила, что хищения осуществлялись путем составления фиктивных договоров с организациями и отдельными лицами (от академиков до слесарей и плотников) на проведение научно-исследовательских работ, связанных с проектированием и строительством четвертой очереди Московского метрополитена. В общей сложности таким образом махинаторами было незаконно присвоено более 2,2 млн. рублей метростроевских денег. Обо всем этом генеральный прокурор СССР Г.Н. Сафонов осенью 1952 года доложил в ЦК, после чего к расследованию подключилось МГБ СССР. В результате дело о банальной, хотя и довольно крупной финансовой афере, которая в общем-то была типичным явлением для сталинской экономики с ее землячеством, блатом, семейственностью (не только еврейской!) и прочими пороками, стало приобретать политическую окраску. Вообще же с начала 50-х годов обвинения евреев в хозяйственных преступлениях, хотя таковые и были в большинстве случаев формально обоснованными, стали широко использоваться властями в политических целях, главным образом для оправдания постоянно нараставшей антиеврейской чистки кадров и маскировки государственного антисемитизма. Причем превращение номинально экономических «дел» в фактически политические осуществлялось путем раздувания якобы вездесущей угрозы еврейского буржуазного национализма. В «деле» Танкилевича подобный нехитрый прием сработал без каких-либо сбоев, благо тот начиная с 1945-го регулярно посещал ЕАК, а спустя два года был введен в его президиум. Тогда же он выдвинул идею создания консультативно-технического совета по содействию Биробиджану, куда должны были войти евреи-руководители, работавшие в промышленных министерствах. Так благодаря манипуляции МГБ Танкилевич из «расхитителя социалистической собственности» превратился в марте 1953-го в «убежденного еврейского националиста», «проводящего антисоветскую националистическую агитацию и высказывающего клеветнические измышления в отношении руководителей Партии и Советского правительства…». Благодаря тому, что при новом министре внутренних дел СССР Берии такие обвинения стали, что называется, немодными, дело в отношении Танкилевича было прекращено, и 4 мая 1953 г. его выпустили на свободу [1401] .

1400

Танкилевич

происходил из богатой семьи еврейских колонистов Херсонской губернии. Окончив Днепропетровский горный институт, он в 1932 году приехал в столицу строить Московский метрополитен. За руководство строительством ряда станций метро получил орден Ленина ив 1936 году удостоился личной встречи со Сталиным.

1401

РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 119. — Д. 1024. — Л. 55–77.

«Дело врачей»: правда и вымысел.

КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ.

«Дело врачей» вошло в историю не только как одна из многочисленных преступных провокаций Сталина, но и как символ саморазоблачающейся агонии созданного им диктаторского режима; уже обреченный и стоящий, как и его творец, на краю могилы, он потому и предпринимает все менее адекватные политико-социальной реальности шаги, пускаясь во все более опасные авантюры, способные взорвать общество изнутри. Это был апогей тотальной послевоенной чистки, которая имела значительный антиеврейский крен и которую неожиданно умерший диктатор так и не довел до конца.

Именно эта кадровая лихорадка, поразившая начиная с 1949 года практически все медицинские учреждения страны — лечебные, научные, образовательные, управленческие (от Лечсанупра Кремля, Минздрава СССР и Академии медицинских наук СССР до провинциальных больниц, поликлиник и аптек), и породила «дело врачей».

Развиваясь по принципу «домино», наибольший размах стихия чистки приобрела в крупнейшем учебном и научно-исследовательском центре здравоохранения столицы — 2-м Московском медицинском институте им. Сталина. С начала 1949 года из него были изгнаны академик Л.C. Штерн, профессора Э.М. Гельштейн, И.И. Фейгель, А.М. Гринштейн, А.М. Геселевич и другие преподаватели, ставшие вдруг неугодными из-за «пятого пункта» анкеты. Не избежал этой участи и профессор Я.Г. Этингер, которому суждено было стать невольным инициатором и первой жертвой будущего «дела». Осенью 1949 года его отстранили от руководства кафедрой и уволили из 2-го ММИ под надуманным предлогом. Тогда же от услуг профессора-терапевта отказалась пользовавшая высшую советскую партийно-государственную номенклатуру Кремлевская больница, куда ранее он приглашался как консультант. Впоследствии именно эта его причастность к лечению высшего руководства и послужит исходным пунктом и формальным поводом для фабрикации «дела» в недрах МГБ.

В поле зрения госбезопасности Этингер находился давно, уже начиная с 1944 года он привлек ее внимание к своей персоне тем, что регулярно наведывался в ЕАК, читал поступавшие туда иностранные еврейские издания, в том числе «Jewish Chronicle», выступал в поддержку проекта создания еврейской республики в Крыму. Но, что называется, вплотную Этингер стал «разрабатываться» органами после того, как на него был получен компромат от арестованного ответственного секретаря ЕАК Фефера. На допросе 22 апреля 1949 г. тот охарактеризовал профессора как одного из предводителей группы буржуазных еврейских националистов, «окопавшихся» в советской медицине:

«… Его (Этингера. — Авт.) националистические взгляды полностью разделяли профессор 2-го Московского медицинского института А.Б. Топчан [1402] , руководитель клиники лечебного питания М.И. Певзнер [1403] , главный терапевт Советской Армии М.С. Вовси… Этингер весьма недоволен тем, что Советский Союз не оказывает помощи Государству Израиль, и обвинял советское правительство в том, что оно ведет якобы враждебную политику в отношении евреев. Он говорил: “Мои друзья (имея в виду Збарского, Певзнера и других лиц, мною названных выше) просто удивлены этим невозможным положением. Евреи всего мира помогают воинам Израиля… а мы лишены этой возможности. Если Советское правительство не хочет помогать израильским евреям, пусть оно разрешит нам это сделать…”» [1404] .

1402

Топчан был сначала смещен с поста директора 2-го ММИ, а в конце декабря 1952 года его оттуда уволили «по сокращению штатов». Он также лишился поста главного врача 1-й Градской больницы им. Пирогова.

1403

4 июля 1950 г. Абакумов направил особо конфиденциальное письмо Маленкову, в котором лично заполнил оставленные машинисткой пробелы «сверхсекретной» информацией — фамилиями подозревавшихся в нелояльности сотрудников клиники Института лечебного питания АМН СССР. Он писал: «По имеющимся в МГБ СССР данным, в результате нарушения большевистского принципа подбора кадров в клинике лечебного питания… создалась обстановка семейственности и групповщины. По этой причине из 43 должностей руководящих и научных работников клиники 36 занимают лица еврейской национальности (здесь и далее выделенные слова вписаны рукой Абакумова. — Авт.)… В клинику поступают в большинстве своем лица еврейской национальности… с разрешения директора клиники Певзнера М.И., его заместителя Гордона О.Л. и заведующего приемным покоем Бремеиера С.М…. По материалам проверки личного состава клиники установлено, что из 43 руководящих и научных работников в отношении десяти имеются компрометирующие материалы… Так, заведующий отделением Лимчер Л.Ф., 1888 года рождения, беспартийный, еврей, подозревается в связях с иностранцами. В записной книжке американского резидента Джона Хазарда, учившегося с 1934 по 1937 год в Московском государственном университете и приезжавшего в 1939 году в СССР в качестве интуриста, оперативным путем была обнаружена запись телефона, принадлежавшего Лнмчеру. МГБ считает необходимым предложить Министерству здравоохранения СССР принять меры к оздоровлению и очистке кадров клиники лечебного питания».

Изучив эту оперативную информацию Абакумова, секретариат ЦК 11 августа поручил административному отделу совместно с Минздравом СССР ликвидировать выявленную «органами» «засоренность» кадров в клинике. Поэтому вскоре там началось массовое изгнание евреев, а потом некоторых уволенных препроводили на Лубянку, в том числе профессора Л.Б. Берлина и врача Б.С. Левина. Их как английских шпионов по приговору военной коллегии Верховного суда СССР от 15 июля 1952 г. отправили на 25 лет в лагерь. Обуреваемый страхом быть арестованным со дня на день, в мае того же года скончался престарелый профессор М.И. Певзнер, возглавлявший клинику с 1930 года. Его жену арестовали 6 декабря по «делу врачей», пытками от нее добивались признаний о связях покойного мужа с английской разведкой[1674].

1404

Костырченко Г.В. Указ. соч. — С. 301–302.

Чтобы эти показания выглядели более весомыми, необходимо было подкрепить их дополнительной аналогичной информацией, что оказалось делом несложным. Будучи по характеру общительным человеком, Этингер, регулярно ловивший по приемнику политические передачи западных радиостанций, любил потом обсудить услышанное с родственниками и знакомыми, не соблюдая при этом жизненно важных для того времени мер предосторожности. Этим не преминули воспользоваться оперативники 2-го главного (контрразведывательного) управления МГБ, установившие в квартире Этингера скрытые подслушивающие устройства. Очень скоро им удалось записать одну из его бесед с приемным сыном Яковом, студентом МГУ. Их весьма откровенный обмен мнениями изобиловал высказываниями, критиковавшими советское руководство. Несколько позднее Абакумов доложил Сталину и об «антисоветских разговорах», которые вели между собой Этингер и профессор Збарский [1405] .

1405

Рапопорт Я.Л. На рубеже двух эпох. Дело врачей 1953 года. — М.: Книга, 1988. — С. 117. Столяров К.А. Голгофа. Документальная повесть. — М., 1991. — С. 9, 48–49.

Вопрос об аресте Этингера руководство МГБ ставило перед Кремлем неоднократно: сначала в ноябре 1949-го, потом в апреле 1950-го. Однако Сталин удовлетворил просьбу Абакумова только незадолго до 18 ноября 1950 г., когда Этингера, собственно, и взяли под стражу. Препровожденному на Лубянку профессору предъявили обвинение в «клеветнических измышлениях» в адрес Щербакова и Маленкова, которых он по «оперативным данным» считал главными вдохновителями и организаторами политики государственного антисемитизма в стране. Месяцем ранее взяли под стражу пасынка профессора — Я.Я. Этингера (Ситермана), от которого потребовали дать показания против приемного отца. А 16 июля 1951 г. в тюрьму МГБ доставили жену Я.Г. Этингера Р.К. Викторову, которую заставили подтвердить, что ее муж и сын регулярно слушали антисоветские радиопередачи Би-би-си и «Голоса Америки».