Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
Шрифт:
Поскольку частнопредпринимательская деятельность квалифицировалась властями как пережиток капитализма и основная форма эксплуатации человека человеком, многие евреи оказались тогда в положении социальных изгоев: их, в отличие от других безработных, не регистрировали на биржах труда, дети «буржуазии» не принимались в вузы. Две трети еврейского населения в местечках, нося на себе клеймо «эксплуататорский элемент», были лишены избирательных и других гражданских прав и превратились в так называемых «лишенцев». На Украине доля таковых среди евреев составляла 29,1 %, тогда как среди остального населения — 5,4 %. Характеризуя ситуацию конца 20-х годов, когда госсектор стал решительно вытеснять из экономики частное предпринимательство, экономист-эмигрант Б.Д. Бруцкус отмечал, что «борьба советской власти с частным хозяйством и его представителями является в значительной мере борьбой против еврейского населения». В 1928 году в Белоруссии до 72 % местечковых евреев, лишившись традиционных занятий (ремесленничество, кустарничество и пр.), не работало, существуя на случайные мизерные доходы (46 рублей в месяц). Нищета же способствовала росту преступности в еврейской среде, что также подпитывало антисемитские настроения [253] .
253
Аманжолова
В какой-то мере антиеврейские настроения провоцировали и низкий в целом уровень жизни населения, и почти общая бытовая неустроенность. В письме одного москвича, датированном ноябрем 1925 года, читаем:
«Проклятый квартирный вопрос так и не могут разрешить… Все переполнено евреями. Для нас помещения нет, а для них моментально готова комната» [254] .
Обострение в 1927 году внешнеполитической ситуации (разрыв советско-английских дипломатических отношений, убийство в Польше полпреда П.Л. Войкова) еще более подогрели в обществе все те же негативные эмоции. Тогда официальная Москва заговорила о подготовке Западом новой интервенции против Советской России. В связи с чем, как констатировалось в одной из сводок ОГПУ, «Наблюдалась активизация черносотенных элементов». На собраниях рабочих, протестовавших против убийства Войкова, звучали и такие реплики: «Мы воевать не пойдем, пусть жиды идут». В отличие от дореволюционного времени, когда в рабочей среде антисемитизма почти не наблюдалось, в 20-е годы эта разновидность национальной ненависти проникла на очень многие заводы и фабрики. Возникновение такого феномена было связано с тем, что в период массовой безработицы, характерной для НЭПа, перебравшиеся из местечек в города евреи стали трудоустраиваться в производственной сфере. В результате обострилась конкурентная борьба за рабочие места, а в более или менее массовом обыденном сознании закрепилось суждение о том, что евреи «хлеб отнимают» [255] .
254
Родина. — 1994. — № 9. — С. 79.
255
РГАСПИ. — Ф. 445. — Оп. 1. — Д. 131. — Л. 6.
Пришедшиеся на 1927 год решающие схватки Сталина и его единомышленников с партийной оппозицией тоже не обошлись без антиеврейских проявлений. Повторяя потом многократно, что «антисемитизм поднимал голову одновременно с антитроцкизмом», Троцкий отмечал случаи в Москве, когда на заводах рабочие чуть ли не открыто заявляли, имея в виду оппозиционеров: «Бунтуют жиды» [256] . За всем этим, по его мнению, стоял Сталин, настраивавший таким образом трудящихся против оппозиции. Однако приводимые в эмоциональной публицистике Троцкого факты, которых, кстати, не так уж много, либо не поддаются однозначной трактовке (как, например, «антисемитское» заявление Сталина о том, что «мы боремся против Троцкого, Зиновьева и Каменева не потому, что они евреи, а потому, что они оппозиционеры»), либо сомнительны в смысле их достоверности. Так, Сталин обвинялся в том, что в ходе процесса над Зиновьевым и Каменевым в 1936 году якобы распорядился раскрыть в официальных документах их еврейские фамилии [257] . Однако это не подтверждается материалами суда, опубликованными в советской печати. Впрочем, если даже в смертном приговоре по делу Зиновьева и Каменева и были бы упомянуты их настоящие фамилии, это вряд ли можно считать бесспорным доказательством антисемитизма Сталина [258] .
256
Троцкий Л.Д. Преступления Сталина. — М., 1994. — С. 220. Его же. Моя жизнь. Опыт автобиографии. — Т. 2. — М., 1990. — С. 86.
257
Троцкий Л.Д. Преступления Сталина. — С. 220–221.
258
Примечательно, что руководитель Американской сионистской организации и Всемирного еврейского конгресса С. Уайз отказался участвовать в работе комиссии по расследованию московских процессов, созданной сторонниками Троцкого в феврале 1937 года в Нью-Йорке, мотивируя это тем, что Троцкий ведет себя недобросовестно, поднимая в связи с процессами, названными им «превентивной гражданской войной», еврейскую тему. «Если и другие его обвинения, — заявил Уайз, — столь же беспочвенны, как его жалоба по поводу антисемитизма, ему вообще нечего сказать»[1538].
Тем не менее из этого не следует, что Сталин не использовал антисемитизм в качестве политического инструмента. Но при всей своей беспринципности и неразборчивости в средствах диктатор разыгрывал еврейскую карту отнюдь не так грубо и топорно, как пытался изобразить Троцкий, который, считая себя выдающимся революционером-марксистом XX века, стремился к максимальной дискредитации своего главного политического противника и потому не упускал случая, чтобы наградить того такими, например, уничижительными эпитетами, как «наиболее выдающаяся посредственность нашей партии», «упорный эмпирик, лишенный творческого воображения», «политический кругозор» которого «крайне узок», «теоретический уровень совершенно примитивен» [259] .
259
Троцкий Л.Д. Моя жизнь. — Т. 2. — С. 247, 255.
Потерпев в конечном итоге в битве за власть поражение от Сталина, Троцкий, естественно, предпочитал объяснять свое фиаско какими угодно причинами, только не собственными ошибками и упущениями, а также не достоинствами своего главного соперника. Будучи не в состоянии абстрагироваться от перманентного политического противоборства с ним, он не мог, разумеется, объективно оценить его личность, хотя в характеристике отдельных деталей психологического портрета и поведения диктатора демонстрировал порой удивительную точность и глубину мысли. Думается, прав был во многом меньшевик-эмигрант Н.В. Валентинов, когда утверждал, что «Троцкий, защищая и прославляя самого себя, в своих мемуарах дает многому совершенно искаженное
260
Валентинов Н.В. Наследники Ленина. — М., 1991. — С. 210.
Впрочем, разобраться в делах и поступках такого искусного лицедея, как Сталин, человека, тщательно скрывавшего свое истинное лицо под той или иной маской, было под силу лишь очень немногим из его современников. Он был поистине человеком-оркестром, использовавшим все возможные инструменты в своей политической игре. И потому ему удавалось одинаково естественно и убедительно выглядеть в таких вроде бы взаимоисключающих образах, как революционер-интернационалист и новоявленный охранитель патриотических ценностей. Так кем же был на самом деле Сталин? Человеком, искренне преданным идеалам революции и ее вождю — Ленину, как прокламировала советская пропаганда, или тайным могильщиком Октября, термидорианцем, как утверждал Троцкий? Думается, он не был ни первым и ни вторым, а принадлежал к тому типу вождей, которых принято называть лидерами «третьей силы», то есть являлся типичным цезаристом-прагматиком, действовавшим исходя из анализа текущей ситуации и одинаково легко изменявшим любым политическим партнерам, сохраняя приверженность только собственным властным амбициям. Предпочитая действовать решительно и жестко, Сталин не был инертен в следовании какому-либо политическому курсу, в любой момент он в зависимости от обстоятельств готов был круто изменить его направленность и содержание. Как будто о Сталине сказал задолго до его рождения император Александр I: «Тонок, как игла, остер, как бритва, и изменчив, как пена морская».
Поскольку доверявший только самому себе Сталин вынужден был вечно скрывать свои мысли и истинные намерения, решительность в его характере парадоксальным образом уживалась с психологической амбивалентностью, проявившейся и в отношении к проблеме антисемитизма, что отмечал позже, например, Н.С. Хрущев [261] . Вот почему так ценны те немногочисленные свидетельства современников вождя, в которых он предстает в истинном свете.
Достаточно рельефный образ ловкого интригана, тайно прибегавшего ради достижения своих политических целей к такому грязному методу, как антисемитская провокация, вырисовывается в документе, вышедшем из-под пера коммуниста-политэмигранта А.В. Гроссмана. 13 октября 1927 г. он направил в столичный Замоскворецкий райком партии заявление, в котором обвинил лидера «контрреволюционной децистской организации» Т.В. Сапронова в том, что на одном из собраний оппозиционеров тот поделился следующим воспоминанием:
261
Хрущев Н.С. Воспоминания // Вопросы истории. — 1991. — № 11. — С. 59.
«Однажды говорил я со Сталиным, и вдруг он мне говорит со свойственным ему грузинским акцентом: «Большой антисемитизм!». Я (Сапронов. — Авт.) спрашиваю Сталина: «А что же делать?». На это Сталин отвечает коротко: «Слишком много евреев в политбюро. Надо их выбросить. Вот такой русский человек, как ты, должен быть представлен в политбюро», — сделал мне комплимент Сталин» [262] .
Трудно однозначно утверждать, был ли в действительности такой разговор между Сталиным и Сапроновым (тем более что он происходил с глазу на глаз) и не выдумал ли его последний, чтобы дискредитировать своего политического противника. Но учитывая, что подобные свидетельства исходили и от других лиц [263] , можно с большой долей уверенности говорить о достоверности этого факта.
262
РГАСПИ. — Ф. 589. — Оп. 3. — Д. 9685. — Л. 1—20.
263
Например, в одном из писем Н.В. Валентинова к Б.И. Николаевскому читаем: «Из бесед с Рыковым могу сообщить, как он возмущался антисемитизмом Сталина, говорившего, что «мы теперь всех жидков из Политбюро удалили». После устранения из политбюро Троцкого, Каменева, Зиновьева в народе родилась острота: «Раньше в политбюро пахло чесноком, а теперь — шашлыком»[1539].
Используя антисемитизм как некое тайное оружие в верхушечной борьбе за власть, причем в строго дозированном виде, Сталин, как это ни парадоксально звучит, отнюдь не «формально», как утверждал тот же Хрущев, боролся с открытыми проявлениями бытовой юдофобии. И тут он руководствовался не столько античной абстрактной мудростью о Юпитере и быке, сколько злободневным соображением, что рядовой обыватель, проклинавший в 20-е годы евреев, часто имел в виду не столько саму эту национальность, сколько отождествляемую с нею ненавистную ему советскую власть. Проявлялось это и в открытой форме, когда из темных и невежественных слоев народа [264] , еще далеко не вышедших из-под остаточного влияния дореволюционной черносотенной пропаганды, неслись такие вот призывы: «Бить коммунистов и жидов, доведших страну до гибели», «Даешь войну, вырежем евреев, а потом очередь за коммунистами» [265] .
264
К 1930 году в стране насчитывалось еще около 30 % неграмотных, о чем доложил Сталин на XVI съезде партии[1540].
265
Неизвестная Россия. XX век. Кн. 3. / Ред. — сост. В.А. Козлов, С.М. Завьялов. — М.: Историческое наследие, 1993. — С. 333, 337.
Недовольство «еврейским засильем» в ключевых общественно-политических институциях страны широко распространилось не только в социальных низах, но и в определенных (прежде всего «почвеннических») кругах старой интеллектуально-культурной элиты, ратовавшей за «сохранение национального лица России». Антиеврейские лозунги широко использовались и основными силами антисоветского подполья, от монархистов до анархистов. Вот почему Сталин не мог допустить разгула антиеврейской народной стихии. Как и Александр III, не испытывавший добрых чувств к евреям, но силой оружия быстро подавивший погромный разгул 1881 года, вождь не мог не осознавать, что массовый антисемитизм, способный породить хаос и анархию в стране, — серьезная угроза власти. Поэтому, выступая в декабре 1927 года на XV съезде ВКП(б), он счел необходимым акцентировать внимание делегатов на опасности проникновения антисемитизма в рабочую среду и партию: