Тайная тетрадь
Шрифт:
— Эбел гьечу, пайда гьечу (Нет моей матери больше в живых, и не будет пользы от разговоров).
Он от кого-то услышал, что его мать умерла. Заплакала вместе с Зурабой мать Малу, пригласила к себе сына и сказала:
— Я отказываюсь от тебя, ты мне больше не сын, если не отпустишь этого мальчика.
После этих слов Малу должен был отпустить бичІикІо. Была зима, перевал закрыт, добраться до Цора невозможно. Зураба каждый божий день смотрел на снежные вершины гор, окружавшие село, на реки и леса и искал признаки весны. Скучал
Наступила весна, люди начали пахоту, а перевал всё ещё был закрыт.
Первыми через Большой Кавказский хребет со стороны Цора сюда приходят олени, только после их прихода идут люди в Цор.
В один день Зураба с голоду пошёл на пашню, выкопал себе земляных груш, корней растений и вечером ел их на веранде. Когда дети Малу услышали, что Зураба что-то ест, прибежали к нему и стали требовать:
— Ле, бичІо, что за жикъ-жвакъ там, что кушаешь?
В ответ Зураба сказал им:
— Если вы утром от меня «две, дами» (налей, положи еду) не услышали, сейчас «жикъ-жвакъ» тоже не должны слышать.
Утром, когда они ели, он бегал вокруг и просил поесть на ломаном джурмутском. Они его прогнали, вот и получили такой ответ вечером.
И поныне на джурмутском диалекте есть пословица: «НокІу две дами риъчІаса, гьеже жикъ жвакъги риълу гуй» (Кто не услышал утром «налей, положи», сейчас «жикъ» то, что я кушаю, не должен услышать).
Зурабу отпустили. Однако он вернулся через пару лет на перевал к чородинским чабанам, объявил куначество. Говорят, в его хурджунах были красное вино и чёрные козлята, чьё мясо сладкое, как сон. Было ли это, мне сложно сказать, может быть, их, чородинцев, творчество, они неплохо сочиняют, — говорит отец и кивает в сторону мамы.
— Было, это всё было, и не только это. Говорят, когда играли свадьбу Зурабы, тамада поднял весь грузинский джамаат за столом и произнёс длинный тост за здоровье матери Малу, и с большим уважением выпили все, — отвечает мама, довольная полной капитуляцией салдинцев, то есть моей и отца.
— Вот такие гъазизаби у них, за здоровье которых грузины поднимают вино, — говорит отец и смеётся.
— И какова судьба самого Малу? — спрашиваю у мамы.
Она не могла ответить ничего конкретного, и тут вмешался отец:
— У себя дома от старости умер он. По их сказкам, в одном из походов его ранили. Пуля попала в лоб. Почему-то она не вошла вовнутрь черепа, и её не извлекли оттуда. Вот такой странный лоб и странная пуля, которую какой-то шейх через 100 лет увидел, стоя у могилы Малу в Чорода, — говорит отец.
Мне не очень интересен был Малу и его история с Зурабой, хотя он мне и предок по матери. Как-то от покойной бабушки слышал я слова оплакивания одного молодого человека, она читала их для себя. Когда я поинтересовался, о ком это, она ответила:
— Это про храбреца — гъазиява ГІалимасул ТІинав.
Вот он был в моей памяти с самого
Я пытался подвести отца к разговору о нём, но вмешалась мама и повернула к своим предкам, которые были мне менее интересны. А ТІинав и его судьба — это сплошная кровавая вендетта в горских традициях. Он был дерзок и непредсказуем. Как и все храбрецы, он не думал о последствиях, и судьба его безжалостно наказала. За безрассудство и подвиги. Хотя были ли они подвигами? Судите сами.
Набеги в Гуржистан: газават или грабёж?
— ГІалимасул ТІинав, по словам предков, был человеком отчаянной храбрости. Но в этой храбрости было больше безрассудства, нежели трезвого ума и воли. Некоторым его поступкам нет объяснения, — говорит отец.
— Что он не так делал?
— Из того, что я слышал, всё не так делал. Много людей пострадало от его набегов. Не только со стороны грузин, но и с нашей стороны. Как рассказывают, он шёл на чабхъен (набег) с небольшой группой всадников, крал детей, угонял табуны лошадей, отары овец. Понимаю, была война, и с грузинской стороны приходили к нам карательные экспедиции. Но…
Из Тушетии в Джурмут забрать что-то — это полдела. То, что ты забрал, ещё защитить надо. Они ведь за полдня с войском приходили отбить угнанное, и отбивали порой.
Очень часто тушинцы шли походом на нас и наши маленькие аулы сжигали. А бывало, что джурмутовцы страдали не за свои набеги. Пройдут походом аварцы из внутреннего Дагестана в Грузию, так первый удар от разъярённых тушинцев принимали на себя люди, которые ближе к ним. Потому джурмутовцы находились в постоянной боевой готовности.
Были и дипломатические отношения с грузинами. Но для таких, как ТІинав, правил не существовало, они только нападали и портили эти отношения. Он был блестящим наездником, стрелял метко и был хорош в рукопашной. Давла (трофеи) после набега делил честно, не обижал друзей, которые шли с ним вместе на дело, часть оставлял для вакъфу (нужды мусульман), не обделял сирот и бедных.
Вот почему, на мой взгляд, он впоследствии стал почитаемым в джамаате и шахидом. Кормил голодных набегами. Но когда имя его и слава заставили трястись от страха приграничные сёла Грузии, он ослеп от самоуверенности.
Однажды поздней осенью он с другом пошёл на тушинцев, отбил у них отборную отару красивых овец — ярок чёрного цвета тушинской породы, убил чабанов, взял в заложники 14-летнего мальчика и возвращался в Джурмут.
Это было время, когда джурмутские отары спускались на зимовку в Цор, в горах выпал снег, но перевал ещё не был закрыт. ТІинав хотел успеть до закрытия перевала перейти в Джурмут через Большой Кавказский хребет, продержать там до весны мальчика, а потом вернуть за выкуп, а отара овец — это своего рода садакъа (милостыня) для мусульман за горами.