Тайная тетрадь
Шрифт:
Но никого не было у порога. Вдруг метнулось пламя в очаге, скрипнули брёвна старого дома, и прозвучал чей-то голос:
— Ва, Малачиязул яс!!! Дур ясалъ вас гьувуйла, вас вехьзи егьи!!! (О, дочь тухума Малачиял!!! Твоя дочь родила сына, приходи его навестить!!!).
Женщина никогда ранее не слышала такого голоса. Невозможно было определить, чей он — мужской или женский, ещё сложнее понять, откуда он доносился — справа или слева, сверху или снизу. Казалось, он заполнил всё ущелье, и каждое слово многократно повторялось эхом, будто скалы перебрасывали его друг другу, пока последнее, уже еле различимое, не затерялось где-то
«Дочь сына родила… сына родила… сына родила… навестить… навестить…» — женщина беззвучно повторяла эти слова. Голос ей не подчинялся. Ей не подчинялось и её тело. Она словно оцепенела и продолжала сидеть, держа в руках хворост, что минуту назад собиралась бросить в огонь, и смотрела на стену. Там, в прямоугольнике света, чернела её собственная сгорбленная тень. Но тут тень вдруг распрямилась, будто сбрасывая годы и горести, согнувшие её, и с запозданием на секунду женщина повторила это движение. Тень вскинула руки, и руки женщины сами собой взлетели вверх. Тень метнулась к двери с изяществом юной девушки, и женщина последовала за ней, чувствуя себя молодой, гибкой и сильной, готовой идти за голосом на край света — хоть через реки и пропасти, хоть в лес и в горы.
Горы и леса, реки и пропасти сверкали под лунным светом и молчали, будто ничего не произошло.
«Я должна идти туда… туда, где моя дочь…» — повторяла женщина, шагая вдоль реки по узкой тропинке вверх. Она никогда не была в этих местах, но ступала уверенно, как по собственному двору. Ей не приходилось искать тропинку, та сама ложилась ей под ноги, уводя от невидимых расщелин и опасных склонов. Неизвестно, сколько длился этот путь, но вдруг перед ней выросла стена заброшенного хлева. Дальше дороги не было.
Луна зашла за дальние горы, стало совсем темно. Уверенность покинула женщину, страх подполз, сжал холодной рукой сердце. Но тут ей в лицо дунул лёгкий ветерок, и она услышала голос, который узнала мгновенно, хотя раньше не слышала его никогда. Это был голос её дочери, пропавшей в день своего рождения:
— Иди в сторону Киблы по узкой тропинке, пока не закончится она. Когда не будет дальше дороги, закрой глаза, прочитай «бисмиллах», шагни вперёд правой ногой, и ты меня найдёшь. И запомни, — сказал голос дочери на чистом джурмутском диалекте: — Квензи кьураб — бослугигуй, кодоб кьураб — толугигуй (То, что кушать дадут — не трогай, то, что с собой дадут — забери).
И пошла женщина, как ей сказали, и оказалась в красивом доме. А там её встретила молодая красивая женщина — её дочь с мальчиком на руках. Рассказала, что забрали её джинны, вырастили, выдали замуж, и родила она сына. Сколько просидели, обнявшись, мать и дочь, какие слова они говорили друг другу, нам неведомо.
Только через какое-то время позвали их джинны к трапезе. Во все глаза смотрела женщина на джиннов, молодёжь танцевала и пела, остальные — кто работал, кто молился, и похожи все они были на людей Джурмута.
За столом отвели матери место, на которое сажают самых почётных гостей, но поглядела она, чем её угощают, и увидела, что это ослиный навоз и кровь зарезанного барана. Поблагодарила она джиннов, но не притронулась к их еде. А когда закончилось застолье и разговоры, старший из джиннов спросил, не желает ли она остаться с ними. Стала просить женщина, чтоб отпустили её обратно в человеческий мир.
— Хорошо, — согласился тот, — пусть будет так,
Она попрощалась с дочерью, а когда уже выходила из дому, старший из джиннов дал ей чёрный камень размером со сковороду и сказал:
— Держи это. Пока дома этот камень будет, ваш род не узнает, что такое голод, и будет всегда баракат. За дочкой больше не ходи и забудь её. Считай, что её река унесла или под лавину попала. А от лавины и реки никакой опасности вам от Сугърухъа до Гортноба не будет.
Так и вернулась женщина от джиннов к людям. Камень тот остался у Малачиял, и не знали они ни голода, ни холода, ни других тягот жизни, что выпадали на долю других джурмутовцев. И это всё благодаря баракату чёрного камня. Так рассказывают люди.
Можно этому верить, можно не верить, но, как утверждают сами гортнобцы, по той дороге от Сугърухъа до Гортноба, где ненадёжные тропы, снежные лавины, опасная река, пропасти да камнепады, не было с тех пор ни одного несчастного случая, который унёс бы человеческую жизнь.
О вещих снах, шайтанах, их песнях и тухуме Квачикъилал
У меня есть ещё одна тётя. Не та, которая главный рассказчик про шайтанов и кавтаров, эта тётя — сестра моего отца. Тоже человек непростой судьбы. Её всю жизнь преследовали вещие сны, чаще всего дурные, опасные. Она сама мучилась и жаловалась. Видела, как тот или иной человек умрёт, получала знак. Тётя переехала в Махачкалу и теперь тут живёт. Иногда заходит ко мне с ночёвкой, чтобы навестить моего отца, своего старшего брата. Отец очень радуется её приходу, бывает такая умиротворённость, тишина и неспешные, интересные разговоры. Разговоры о родителях, о детстве, о жизни в горах, о людях. Я получаю колоссальное удовольствие, когда наблюдаю за ними. Заходила она недавно, мне очень хотелось спросить о её вещих снах, но стеснялся, что ей это может показаться легкомысленным. Всё же решил я её разговорить.
— Твои сны ты сама толковала, или там предстоящее было не намёками показано, а прямо, как есть?
— По-разному. Были случаи, когда то, что произойдёт, я могла видеть точно. Но чаще косвенно, намёком. Иногда в самом сне я пугалась и так, через испуг, находился ответ, к чему это.
— Что было самое страшное, что сбылось?
— Я видела, что умрёт один из моих сыновей. Точно это знала, никому это не рассказала. Смотрела на спящих моих детей, плакала и думала, который же уходит от меня?
— И как ты это видела?
— Вижу во сне — ко мне в дом пришла моя умершая бабушка. Я знаю, что она умерла, и боюсь её. Она ходит по дому и ищет что-то. Я прошу, умоляю, чтобы она не взяла ничего. Ибо, говорят, это к смерти близких, если умерший человек что-то заберёт. Взяла она нож с роговой рукояткой. Я хватаюсь, умоляю, чтобы оставила, что это не к добру. «Не оставлю я это!!!» — крикнула бабушка, из рук моих выдернула нож, захлопнула дверь и ушла. Я проснулась и побежала к моим спящим детям. Нож — к потере сына, сразу так решила, и не было дальше сна и покоя. Каждый день проходил в тревоге, жила и ждала страшной вести. А она уже стояла у порога. Как-то под вечер принесли мне моего одиннадцатилетнего сына. Пошёл к речке, чтобы забрать и привести домой коня, а конь ударил его копытом в голову. Люди нашли его без сознания и принесли. На следующий день я сына похоронила. К этому и вышел мой сон.