Тайная вечеря

Сьерра Хавьер

— Но он хотя бы ссылается на какие-либо евангельские эпизоды? — спросил я, предвидя ответ.

— А на какие? — в голосе одноглазого монаха звучало ехидство. — Вы знаете Евангелия не хуже меня. Поэтому скажите мне, где в Евангелиях упоминается Петр с ножом в руке или Иуда и Христос, протягивающие руки к одной тарелке... Вы не найдете там ничего подобного. Никогда.

— Ну, тогда потребуйте объяснений.

— Он уходит от объяснений. Говорит, что отчитывается только перед герцогом, который оплачивает этот заказ.

— Вы хотите сказать, что он приходит и уходит, когда ему заблагорассудится?

—

И с кем заблагорассудится. Иногда он приводит сюда даже придворных дам, на которых хочет произвести впечатление.

— Прошу простить мне мою дерзость, брат Бенедетто, но, несмотря на беспокойство, которое вам, как ревностному служителю веры, должно быть, доставляет подобное поведение, это еще не основание для обвинения кого-либо в ереси.

— Как это не основание? Вам всего этого недостаточно? Недостаточно Христа без атрибутов божественности, Тайной вечери без евхаристии, святого Петра с кинжалом, неизвестно на кого собирающегося напасть?

Бенедетто наморщил покрасневший от негодования нос. Он был возмущен услышанным. Приор попытался вмешаться:

— Я вижу, вы не понимаете, о чем идет речь.

— Нет, — ответил я.

— Брат Бенедетто имеет в виду следующее: хотя вам и кажется, что это изумительное отображение пасхальных событий, возможно, это не совсем так. Я видел за работой многих художников, выполняющих подобные заказы, хотя, конечно, не таких амбициозных, но я отказываюсь понимать, что за бесовщину Леонардо задумал в моей обители. — Приор сделал ударение на слове «моей», чтобы подчеркнуть, насколько его задевало происходящее. Затем он схватил меня за рукав сутаны и продолжил замогильным голосом: — Мы опасаемся, брат, что художник герцога насмехается над нашей верой и Церковью, и, если мы не подберем ключ к его картине, эта насмешка останется здесь навсегда как символ нашей глупости. Для этого нам и нужна ваша помощь, падре Лейр.

Слова падре Банделло эхом прокатились по огромному залу. Не дав опомниться, циклоп потащил меня под леса, откуда было лучше видно всех участников «Вечери».

— Вам нужны еще доказательства? Я вам их предоставлю, только сожгите этого самозванца!

Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.

— Видите? — возопил он. — Смотрите внимательно!

— Что я должен увидеть, падре Бенедетто?

— Леонардо! Кого же еще? Вы его не узнаете? Этот ублюдок изобразил себя среди апостолов! Второй справа. Нет никаких сомнений: тот же взгляд, те же большие и сильные руки, та же белоснежная грива. Он утверждает, что это Иуда Фаддей. Но у апостола все черты Леонардо!

— Честно говоря, падре, я не вижу в этом ничего плохого, — ответил я. — Гиберти тоже изобразил себя на бронзовых дверях баптистерия во Флоренции, и ничего. Это старая тосканская традиция.

— Ах, вот как? А почему из всех апостолов лишь Леонардо, да еще апостол Матфей, повернулись к Господу спиной? Вы и в самом деле полагаете, что это ничего не означает? Как и дерзкая поза Иуды Искариота? Так знайте же, — его тон стал угрожающим, — все, что делает этот дьявол да Винчи, подчинено какому-то тайному плану, направлено к тайной цели.

— В таком случае, если Леонардо воплощен в образе Иуды Фаддея, кто скрывается под обликом Матфея, который тоже повернулся к Господу спиной?

— А это вы нам скажите!

Опознайте этих апостолов, скажите нам наконец, что на самом деле означает эта гнусная «Вечеря».

Я попытался успокоить вспыльчивого старика:

— Но, святые отцы, — произнес я, обращаясь к приору и его эксцентричному исповеднику, — если вы хотите, чтобы я вам действительно помог с этой загадкой, объясните мне, на чем базируются ваши обвинения против маэстро Леонардо. Чтобы привлечь его к суду и воспрепятствовать дальнейшей работе, необходимо получить веские доказательства, одних подозрений недостаточно. Не мне напоминать вам, что Леонардо — протеже герцога Миланского.

— Не беспокойтесь, мы все вам объясним. Но сначала ответьте нам еще на один вопрос...

Я был признателен приору за его спокойный тон. Он отошел на пару шагов назад, чтобы окинуть взглядом всю «Вечерю».

— Вы можете сказать, просто взглянув на эту картину, что именно здесь изображено?

То, как он это произнес, заставило меня заподозрить подвох.

— А что вы сами по этому поводу думаете, отче?

— Хорошо. На первый взгляд, здесь отображен эпизод из Евангелия от Иоанна, в котором Иисус объявляет своим ученикам, что один из них его предаст. Иль Моро и Леонардо выбирали сюжет с величайшей тщательностью.

— «Аten dico vobis quia unus vestrum me traditurus est», — продекламировал я по памяти.

— «Один из вас меня предаст». Именно.

— И что здесь такого странного?

— Два момента, — заявил он. — Во-первых, в отличие от классических изображений Тайной вечери, на этой фреске мы не видим установления евхаристии, а во-вторых... — он замялся в нерешительности, — здесь предателем кажется не Иуда...

— Не Иуда?

— Да посмотрите же на картину, Бога ради! — взмолился Бенедетто. — У меня только один глаз, но я отчетливо вижу, кто хочет предать или даже убить Христа. Это святой Петр!

— Петр? Так вы думаете, это святой Петр?

— Ну да, Симон Петр. Вон там, — воскликнул одноглазый, кивая в сторону сотрапезников на фреске. — Разве не видите, как он прячет за спину кинжал, готовясь напасть на Христа? И как он угрожает Иоанну, протянув руку к его шее?

Старик обвинял с таким неистовством, как будто он и течение долгого времени втайне изучал расположенные за столом фигуры и пришел к выводам, ускользнувшим от внимания большинства смертных. Стоящий рядом с ним приор в нерешительности покачал головой.

— А что вы мне скажете об этом апостоле Иоанне? — Я опять насторожился. — Вы видели, как он его изобразил? Без бороды, с нежными и ухоженными руками и лицом Мадонны. Он похож на женщину!

Я недоверчиво покачал головой. Лицо Иоанна было не окончено. Угадывался лишь набросок нежных, округленных, почти юношеских черт.

— Женщина? Вы уверены? Согласно Евангелиям во время последней вечери за столом не было никаких женщин...

— Я вижу, вы начинаете понимать. — Банделло немного успокоился. — Поэтому необходимо срочно разгадать эту загадку. В работе Леонардо слишком много неоднозначного. Слишком много завуалированных намеков. Видит Бог, я люблю загадки, меня увлекает искусство скрывать информацию, в том числе и в произведениях искусства, но мне не удается справиться с этой задачей.