Тайная жизнь пчел
Шрифт:
Этого я не ожидала. Я громко втянула воздух и почувствовала, как моя рука поднимается, чтобы зажать рот.
— Я знаю, — сказала Августа. — Ужасно слышать такое. — Она помолчала. — Когда умерла Апрелия, в Мае тоже что-то умерло. После этого она уже не была нормальной. Похоже, что весь мир стал для Маи сестрой-близнецом.
Лицо Августы было едва различимым в тени дерева. Я выпрямилась на своем стуле, чтобы лучше ее видеть.
— Наша мама говорила, что Мая была, как Мария, — с сердцем снаружи груди. Мама умела о ней заботиться, но, когда она умерла, этим стали заниматься мы с Июной. Много лет мы пытались чем-то
— Какую стену?
— Стену плача, — повторила она. — Как в Иерусалиме. Евреи идут туда, чтобы излить свою скорбь. Так они справляются со своей болью. Они пишут свои молитвы на клочках бумаги и засовывают их в стену.
— И Мая делает то же самое? Августа кивнула.
— Все бумажки, которые ты там видела между камней, — все было написано Маей. Это груз, который она носит в себе. Похоже, что только это ей и помогает.
Я посмотрела в сторону стены, невидимой в темноте. Бирмингем, 15 сентября, четыре маленьких ангела мертвы.
— Бедная Мая, — сказала я.
— Да, — сказала Августа. — Бедная Мая.
Так мы и сидели, погрузившись в печальные мысли, пока комары, собравшись вокруг, не погнали нас по домам.
Розалин лежала в медовом домике на своей кровати, выключив свет. Вентилятор работал на полную мощность. Я разделась до трусов и майки, но все равно было слишком жарко, чтобы двигаться.
Мою грудь жгло от переполнявших ее чувств. Я подумала, не мерит ли шагами Т. Рэй свою комнату в эту самую секунду, чувствуя себя так плохо, как я надеялась. Может быть, он корит себя за то, каким он был скверным отцом, потому что ужасно со мной обращался, но я в этом сильно сомневалась. Изобретение способов, как меня уничтожить, казалось более вероятным.
Я вновь и вновь переворачивала подушку, надеясь получить хоть капельку прохлады. Я думала о Мае и ее стенке. Меня бросало в дрожь от мысли, что же может быть спрятано между этими камнями. Эта стенка напоминала мне кровавые куски мяса, которые готовила Розалин, разрезы, которые она в них проделывала, запихивая туда кусочки дикого жгучего чеснока.
Но хуже всего было лежать и хотеть к маме. Так было всегда: тоска по ней почти каждый раз настигала меня глубокой ночью, когда моя защита ослабевала. Я ерзала на постели, желая залезть к ней в кровать и вдохнуть запах ее кожи. Я спрашивала себя: «Надевала ли она в постель нейлоновые сорочки? Закалывала ли она волосы?» Я буквально видела, как она там лежит. Я представляла, как ложусь с ней рядом и кладу голову ей на грудь. Я бы положила голову прямо на ее бьющееся сердце и стала бы его слушать. Мама,сказала бы я. И она бы посмотрела на меня и сказала: Дочка,я здесь.
Я услышала, как Розалин заворочалась на своей кровати.
— Ты не спишь? — спросила я.
— Кто может заснуть в такой парилке? — сказала она.
Я хотела сказать: Ты можешь,поскольку видела, как она заснула тогда возле универсального магазина и ресторана Фрогмора Стю, а там не было прохладней. У нее на лбу был свежий лейкопластырь. Недавно Августа прокипятила свой пинцет и ножницы для
— Как твоя голова?
— Моя голова в порядке. — В интонации Розалин я услышала вызов.
— Ты сердишься, или что?
— С чего бы мне сердиться? То, что ты проводишь все свое время с Августой, вовсе не повод, чтобы сердиться. Ты сама выбираешь, с кем тебе разговаривать, это совершенно не мое дело.
Я не могла поверить: Розалин ревновала!
— Я не провожу с ней всесвое время.
— Немалую его часть, — сказала она.
— Ну, а чего бы ты хотела? Я работаю с ней в медовом домике. Мне приходится проводить с ней время.
— А как насчет сегодняшнего вечера? Вы делали мед, сидя на лужайке?
— Мы просто разговаривали.
— Ага, я знаю, — сказала она, отворачиваясь к стене, выставляя мне свою спину молчаливым упреком.
— Розалин, не веди себя так. Августа может что-то знать о моей маме.
Она приподнялась на локте и посмотрела на меня.
— Лили, твоей мамы больше нет, — сказала она мягко. — И ее уже не вернуть.
Я села в кровати.
— Откуда ты знаешь, что она не живет сейчас прямо в этом самом городе? Т. Рэй мог наврать о том, что она умерла, так же как он наврал, что она меня бросила.
— О, Лили, девочка моя. Тебе пора бы уже успокоиться.
— Я чувствую ее здесь, — сказала я. — Она была здесь, я знаю.
— Может, и была, откуда мне знать. Я знаю только, что некоторые вещи лучше оставлять как есть.
— Что ты хочешь сказать? Что мне не нужно пытаться узнать то, что я могу узнать о собственной маме?
— Но что, если… — она осеклась и почесала затылок. — Что, если ты узнаешь что-то, чего не хочешь знать?
То, что я услышала в ее словах, было: Твоя мама тебя бросила, Лили. Забудь про это.Мне захотелось наорать на нее, сказать ей, какая она дура, но слова застряли у меня в горле. Вместо этого я принялась икать.
— Ты считаешь, что Т. Рэй сказал правду о том, что она меня бросила, так?
— Я не имею об этом ни малейшего понятия, — сказала Розалин. — Я просто не хочу, чтобы ты причиняла себе боль.
Я вновь легла на кровать. В тишине моя икота рикошетила по всей комнате.
— Задержи дыхание, похлопай по голове и почеши живот, — сказала Розалин.
Я не обращала на нее внимания. Наконец я услышала, что ее дыхание стало глубже.
Я натянула шорты и сандалии и на цыпочках прошла к столу, где Августа заполняла заказы на мед. Я вырвала из блокнота листок и написала на нем имя моей мамы. Дебора Оуэнс.
Выглянув наружу, я поняла, что мне придется прокладывать путь по звездам. Не прекращая икать, я прошла по траве к кромке леса, где была стена Маи. Я положила руки на камни. Все, чего мне хотелось, — облегчить свою боль.
Мне нужно было защититься-от собственных чувств, поднять мост через ров. Я вдавила бумажку с именем в щель, вверяя маму стене плача. Я обратила внимание, что икота прекратилась.
Я сидела на земле, прислонившись к стене спиной и запрокинув голову, так что мне были видны звезды вместе со всеми спутниками-шпионами, летающими в небе. Может, в эту самую секунду один из них меня фотографировал. Они могли найти меня даже в темноте. Я нигде не была в безопасности. Нужно всегда об этом помнить.