Тайная жизнь пчел
Шрифт:
— Это не благотворительность, — сказала Розалин, когда Августа выложила все это на кухонный стол. — Я за все расплачусь.
— Вы сможете это отработать, — сказала Августа. Вошла Мая с йодом и ватными тампончиками и начала обрабатывать швы на лбу Розалин.
— Кто-то вас порядком отчебучил, — сказала Мая, а через мгновение она уже пела «О, Сюзанна!» так же неистово, как и накануне.
Июна резко подняла голову, оторвавшись от разглядывания покупок на столе.
— Ты снова поешь эту песню, — сказала она Мае. — Почему бы тебе не извиниться?
Мая уронила свой тампон на стол и вышла из кухни.
Я посмотрела на Розалин,
Выскользнув из кухни, я пошла искать Маю. Я собиралась ей сказать: Я спою «О, Сюзанна!» вместе с тобой от начала до конца,но ее нигде не было видно.
Именно Мая научила меня медовой песенке:
Положи мне на могилку Улей с пчелками живыми, Пусть их мед в мой сон сочится Капельками золотыми, Пусть во сне том беспробудном Вечный рай мне будет сниться. Чтоб с горшочком меда чудным Не могла я разлучиться. [4]Мне страшно нравилась наивность этой песенки. Пение позволяло мне вновь почувствовать себя нормальным человеком. Мая пела песенку на кухне, раскатывая тесто или нарезая помидоры, а Августа напевала ее, когда клеила этикетки на банки с медом. Песенка полностью соответствовала жизни в этом доме.
4
Перевод М. Шермана.
Мы жили медом. Мы проглатывали ложку меда утром, чтобы проснуться, и еще одну вечером, чтобы заснуть. Мы съедали по ложке за каждым приемом пищи, чтобы успокоить свой ум, упрочить запас жизненных сил и избежать смертельных болезней. Мы мазались медом, дезинфицируя порезы и смягчая потрескавшиеся губы. Мы добавляли его в ванну, в крем для кожи, в чай с малиной и в печенье. Ничто не могло избежать меда. За неделю мои тощие руки и ноги округлились, а кудряшки на голове преобразились в шелковистые волны. Августа говорила, что мед — это амброзия богов и шампунь для богинь.
Я проводила время с Августой в медовом домике, пока Розалин помогала Мае по хозяйству. Я научилась вести нагретый паром нож вдоль супера, срезая слой воска с сот, и заряжать соты в центрифугу. Я регулировала пламя в парогенераторе и меняла нейлоновые чулки, через которые Августа фильтровала мед в баке-отстойнике. Я схватывала все так быстро, что как-то раз Августа даже назвала меня чудом. Она прямо так и сказала: Лили, ты — чудо.
Больше всего мне нравилось заливать воск в формы для свечей. На каждую свечку уходило по фунту воска, и Августа вдавливала туда крошечные фиалки, которые я собирала в лесу. Она рассылала заказы в магазины, которые находились в Мэйне и Вермонте или даже еще дальше. Люди покупали у Августы так много меда и свечей, что она не успевала их изготавливать. Еще у нас были жестянки с многоцелевым воском «Черная Мадонна» для особых клиентов. Августа говорила, что от этого воска будет плавать рыболовная леска, станет прочнее нитка, мебель будет блестеть, окно перестанет
Мая и Розалин сразу поладили. Мая была бесхитростной. Я не имею ввиду — умственно отсталой, поскольку в некотором смысле она была вовсе не глупой и постоянно читала поваренные книги. Я имею в виду, что она была наивной и непритязательной — взрослая женщина и ребенок в одном флаконе, плюс чуточку безумия. Розалин говорила, что Мая — несомненный кандидат в психушку, но при этом та все равно ей очень нравилась. Я заходила на кухню, а они могли стоять там плечом к плечу возле раковины, очищая кукурузные початки, и болтать. Или они могли мазать сосновые шишки арахисовым маслом для птиц.
Именно Розалин раскрыла тайну «О, Сюзанны!». Она сказала, что пока все хорошо, Мая ведет себя как нормальный человек, но стоит ей вспомнить или узнать о чем-нибудь неприятном — вроде швов на голове Розалин или гниющих помидоров, — и Мая начинает петь «О, Сюзанна!». Это было ее личным способом борьбы с неприятностями. Но это срабатывало только в случаях с помидорами, но не более того.
Пару раз она рыдала так сильно, крича и выдирая себе волосы, что Розалин приходилось вызывать Августу из медового домика. Августа без липших слов отправляла Маю к каменной стенке. Это было единственным, что могло привести ее в чувство.
Мая не позволяла ставить в доме мышеловки, поскольку не могла вынести мысли о страдающей мыши. Но что действительно бесило Розалин, так это то, что Мая ловила пауков и выносила их из дома в совке для мусора. А мне как раз это в ней нравилось, поскольку напоминало о моей матери — любительнице насекомых. Я помогала Мае ловить сороконожек, и не только потому, что раздавленный паук мог повергнуть ее в плач, но и потому, что мне казалось, я исполняю волю моей мамы.
Каждое утро Мая обязательно съедала один банан, и на этом банане не должно было быть ни единого пятнышка. Однажды я видела, как она очистила подряд семь бананов, пока не нашла тот единственный, без изъяна. Она держала бананы на кухне — залежи бананов. Они хранились в огромных керамических чашах. Не считая меда, в доме больше всего было бананов. Мая могла очистить за утро пять или больше бананов в поисках идеального, безукоризненного банана — такого, который не пострадал от жестокой несправедливости мира.
Розалин готовила банановые пудинги, пироги с бананами, банановое желе и ломтики банана на листьях салата, пока Августа не сказала ей, что все в порядке — отбракованные экземпляры можно просто выкидывать.
Но кого мне было действительно трудно понять, так это Июну. Она преподавала историю и английский язык в средней школе для цветных, но по-настоящему она любила только музыку. Если я заканчивала работу в медовом домике пораньше, то шла на кухню и смотрела, как Розалин и Мая готовят еду. Но на самом деле я приходила туда слушать, как Июна играет на виолончели.
Она играла музыку умирающим — ходила к ним домой или даже в больницу, чтобы своей серенадой проводить их в следующую жизнь. Я никогда раньше не слышала ни о чем подобном и, сидя за столом с чашкой сладкого чая со льдом, думала о том, что, возможно, именно из-за этого Июна так редко улыбается. Может быть, она слишком часто встречается со смертью.
Я знала, что она все еще сердится на то, что мы с Розалин здесь поселились — и это было единственным, что омрачало мою жизнь в доме Августы.