Тайная жизнь
Шрифт:
Всякий человек, который читает, говорит со своим отцом, который втайне.
В течение двух лет я прислуживал на мессе в этой полуразрушенной часовне. Она находилась в ограде старого лицея. В 1957 году она развалилась на куски. Во время службы читалось Последнее Евангелие; мне полагалось читать его по-латыни, одному, не вместе со всеми; мне нравилась его звучность; я любил ощущение гонений; однако меня подмывало противоречить ( In principio non erat Verbum [106] и т.д.). Мне постоянно приходилось делать над собой усилия, чтобы не отвергать все подряд. Именно это Гораций называет dictus oblicuus [107] .
106
В начале не было Слова (лат.).
107
Косвенное выражение ( лат.).
Внутренне я боролся за то, чтобы не говорить «нет» всему подряд.
Нельзя было быть ни признанным, ни принятым, ни призванным.
Позже занятия литературой позволили мне говорить не произнося.
Внезапно я вижу себя в белом стихаре, вокруг витают ароматы трухлявого дерева и ладана, все чувства обострены, я полон тайных молитв, захвачен тишиной.
Глава тридцать пятая
Coniventia [108]
108
Снисходительность (лат.).
Откажемся от описания наших ощущений, поскольку все уже испытано раньше, чем нам на это намекнули; мы просто начинаем любить. Когда мы приближаемся к другому так, как не могут ни речь, ни рука, ни половой орган, ни губы, — это значит, что мы любим.
Взаимность — это тайна любви. Я говорю «тайна», поскольку взаимные отношения устанавливаются с трудом: сексуальность противоречит симметрии. Здесь я продолжаю скрупулезно следовать утверждениям древних римлян: родство — это образец невзаимообразных связей. Взаимность между двумя полюсами (я буду для тебя тем, чем ты будешь для меня, и наоборот) невозможна в любви, поскольку половые различия не допускают, чтобы alterстал idem. Позиции навсегда останутся невзаимозаменяемыми. Впрочем, именно поэтому, в противоположность древним римлянам, древние греки утверждали, что лишь мужская дружба ( philia) может считаться образцом взаимности.
Однако царица Дидона ожидает от Энея в Карфагене потрясающей взаимности.
Однако императрица Мессалина ожидает от Силиуса в Риме, в садах Лукулла, philiaболее глубокой, чем желание, и более взаимной, чем сладострастие.
Тезис, который я защищаю, таков: существует дружба, ищущая себя в любви и которая не приводит ни к какому соединению двух полов, навсегда обреченных на одиночество, разделенных пропастью, во всем противоположных, разнесенных по разным полюсам. Согласие, которое ничуть не вытекает из предшествующего раздела.
До-зрительный слух.
Вдруг возникает нечто общее и взывает сразу к двоим.
Аргумент I касается дара, принуждающего к обмену. Взаимность предполагает эгофорию, проистекающую из речи (кто угодно может сказать «я», коль скоро он заговорил; всякий говорящий эгофорен и похож на других; «я» и «ты» в диалоге взаимозаменимы независимо от пола и возраста). Но ведь то, что оба полюса языка могут это сказать и услышать, усиливает противоположность этих полюсов
Половые различия, подчеркнутые диалогом, углубляют невозможность взаимной дружбы. Потому что сами половые различия не меняются, будь то «я» или «ты».
Они непоправимы.
Это всего лишь дача взаймы ненадолго.
Любовь подразумевает изобретение активной общности людей, связанных неродственной симпатией и негомосексуальной дружбой.
Существует гетеросексуальная связь между людьми. Эта разделенная тайна и есть любовь. Я полагаю, что это своеобразное определение любви впервые дал Гомер. Я перехватил его из уст Цирцеи. «Одиссея», безусловно, впервые была записана в 800 году до нашей эры на семито-финикийском языке. В этой сцене лицом к лицу сталкиваются колдунья Кирке, или Цирцея (по-гречески это значит Ястребинка), и герой-путешественник Одиссей (Улисс). Для начала они мерятся силами, и речь участвует в этом настолько мало, как только возможно в отношениях между полами: мужской полюс угрожает мечом женскому полюсу.
Цирцея говорит Одиссею:
Ну, так вложи же в ножны медноострый свой меч, а потом мы Ляжем ко мне на постель, чтоб, сопрягшись любовью и ложем, Мы меж собою могли разговаривать с полным доверьем [109] .Для того чтобы мужчина и женщина могли по-настоящему говорить друг с другом, им необходимо взойти на ложе, увидеть наготу друг друга, взобраться одному на другого. Если вновь обратиться к словам Гомера, то, что Цирцея называет любовью ( philotesпосредством ложа), не отличается от близких отношений, от обмена тайнами. С ее точки зрения, это одно и то же.
109
Пер. В. Вересаева.
Улисс принимает ее довод. Они восходят на ложе, обнажаются, обнимаются и, обнявшись, тут же взаимно соглашаются в лоне речи, уже ни на миг не ставя под сомнение взаимное доверие, основанное на копуляции и скрепленное сладострастием.
Улисс — Цирцее: тайне твоей тайны (о том, что твое чрево — темный вход в темный дом) я стану наперсником. Твоей душе я стану посохом-душой.
Цирцея — Улиссу: тайне твоей тайны (что твое чрево оканчивается членом ненадежным и двояким, двуморфным) я буду хранительницей. Словно укрывая наготу твоего жаждущего фаллоса, я спрячу твою тайну в темном доме моего чрева.
Какое тайное влияние управляет каждым? Какой архаический шантаж водит человека за нос? Какой окрик? Какая умелая ласка? Какая начальная буква? Какая особая жестокость? Какую мольбу о помиловании произносят эти уста? Как выражается сладострастие на языке жестов этого большого, всегда такого древнего тела?
Упорство кромешной ночи, причуды оргазма, образы из нашептанных снов и поведанных страхов, непринужденность наготы, а потом и сна умеют вызнать тайну лучше, чем речь, день, одежды и т.д.
Вот как я резюмирую аргумент II: душа вырывается из тела, как означаемое из означающего.
Цирцея описывает не столько любовь или чувственность, сколько то, что римляне и современники называют сожительством.
Согласно Цирцее, сожительство — идеал любви — гораздо выше сексуальности и брака.
Лежать вдвоем в одной постели; вера, которая рождается на совместном ложе и в тесном соседстве, ничтожность любых элементарных потребностей, серьезность и важность самозабвения, навеваемого сном, и, наконец, признания — на словах или молча, умышленные или нечаянные, — которые из всего этого происходят.