ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)
Шрифт:
Глава двадцать первая, рассказывающая о мнительности Полицеймако: ему кажется, что его не только преследуют, но и над ним смеются
– Это что за маскарад?! С чего это вы так вырядились?! И почему здесь стоите в такой поздний час?! – спросил я, стараясь не смотреть в широкое, корытообразное, бугристое, с татарскими скулами и желваками под кожей
Полицеймако (он был как-то нервозен и взвинчен) подбросил на ладони полученную от нас монету, словно она давала ему право вместо ответа задать встречный, сопровождаемый пристальным, буравящим взглядом вопрос:
– А вы почему?!
– То есть как?.. – Я слегка опешил и растерялся, поскольку не ожидал, что окажусь в положении допрашиваемого, да еще с такой откровенной настойчивостью и придирчивым вниманием к каждому слову.
Полицеймако же, наоборот, осмелел и стал держаться с развязностью и даже некоей нагловатостью, за которой, впрочем, угадывался отчаянный вызов, обращенный скорее к самому себе, чем к нам, невольным свидетелям его душевного смятения.
– А вот так. Вы – почему?! Или по ночам принято теперь ходить на кладбище? Да еще с такими баулами? Что-то я об этом не слыхал, однако. Как-то не приходилось, уж вы извините… м-да…
На моем лице отобразилось недоумение, словно наше пребывание здесь не давало ни малейшего повода для подобных вопросов, особенно в устах того, кого можно было назвать воплощенным поводом.
– Ну, знаете ли!.. Вы не слыхали! Мы – особая статья. Вы нас с собой не равняйте. У нас тут важное дело. Наиважнейшее, можно сказать. Мы тут не развлекаемся. Не устраиваем всякие тру-ля-ля.
– А, по-вашему, я развлекаюсь? Я устраиваю? – Полицеймако взглянул на меня исподлобья - так, как будто утвердительный ответ мог заставить его к тому же угрожающе сжать кулаки, то и вовсе полезть со мной в драку.
Цезарь Иванович тронул меня за плечо, призывая немного смягчиться. Я кивнул ему в ответ, обозначая благоразумную готовность прислушаться к его совету.
– Положим, вы тоже не развлекаетесь, - успокоил я Николая Трофимовича.
– Но согласитесь, вы ведете себя несколько странно. Я бы даже сказал, эксцентрично. Что за лохмотья вы на себя напялили?! Возможно, не только мы, но и многие вас узнали. И что теперь будут о вас говорить? Особенно в такой момент, когда на нас и так хотят спустить всех собак, а уж собаки найдут, куда побольнее вцепиться.
– Пусть говорят. И пусть спускают. От собак я как-нибудь отобьюсь – разве что штаны мне порвут. Плевать. Мне собственная жизнь дороже порванных штанов. – Полицеймако понизил голос до внятного шепота: - Жизнь! Жизнь! Она у меня одна. Во всяком случае, о прежних своих жизнях я ничего не знаю. Читать по линиям руки и лба, извините, не умею. Не обучен.
– Ах, оставьте вы эту свою
– Пустые страхи?! Плоды воображения?! – взвился Полицеймако, на его татарских скулах вздулись желваки, а лицо скривила гримаса отчаяния.
– Да за мной по пятам… меня за каждым углом… выслеживают… подстерегают со взведенными курками… хотят убить…
– Нельзя быть таким мнительным. Почему подстерегают вас, а не меня, не Цезаря Ивановича? Ну, сами рассудите, в конце концов!
– А потому! – Полицеймако явно был склонен не столько рассуждать, сколько утверждать, не утруждая себя никакими доказательствами.
– Что значит – потому?
– Потому что не вы еевывели, - зашептал, вернее даже зашипел Полицеймако, оглядываясь по сторонам и выделяя голосом слово, не предназначенное для чужих ушей.
– Что вывели? Что? – Я едва сдержался, чтобы тоже не оглянуться.
– Особую разновидность, обладающую чудодейственным свойством.
– Разновидность чего?
– Ну, плесени, плесени, господитыбожемой! Поэтому мне и угрожают по телефону, присылают письма...
Я вздохнул с облегчением, убедившись, что Николай Трофимович не придумал ничего нового в добавление к своему давнему, порядком всем наскучившему изобретению.
– Опять вы о своем! Ну, сколько можно! В конце концов, сделали бы доклад на заседании общества. Показали бы эту свою плесень. В колбе или пробирке, чтобы все видели. А то все какие-то тайны, которых я, признаться, терпеть не могу. Можно подумать, что вы изобрели секретное оружие или новую систему противоракетной обороны. – Я с усилием сдержал смех, хотя Николай Трофимович не оценил мою сдержанность и, насупившись, произнес:
– А вы не смейтесь.
– Да я и не смеюсь. – Я улыбнулся в знак того, что улыбка – это еще никак не смех.
Но для Полицеймако было достаточно и улыбки.
– Нет, вы смеетесь. Я же вижу.
– Что вы видите?
– Вижу, что вы смеетесь, причем смеетесь вызывающе, мне в лицо.
– Может быть, мне заплакать, чтобы вас убедить?
– Плакать не надо, но и смеяться тоже.
Я понял, что единственный способ его переспорить – решительно со всем соглашаться.
– Хорошо, почему же мне и не посмеяться, если это действительно становится смешным? – спросил я, ожидая, что он мне ответит на этот раз.
Но, прежде чем ответить, он уточнил:
– Хотите, чтобы я объяснился?
– Соблаговолите. Сделайте милость, - сказал я, разглядывая его с откровенным удовольствием и тем самым призывая к тому, чтобы, объясняясь со мной, он учитывал, насколько это возможно, своеобразие своего костюма.
Глава двадцать вторая. Полицеймако произносит речь, которая во многом совпадает с тем, что я слышал от отца и о чем сам не раз думал