ТАЙНЫ ЛУННОЙ ГОНКИ

Караш Юрий Юрьевич

Подобное отношение администратора НАСА к пилотируемой космонавтике было продиктовано и политическими соображениями. Уэбб прекрасно понимал, что соревнование Восток — Запад проходило, в основном, на «поле» полетов кораблей с экипажами на борту. Здесь он мог рассчитывать на поддержку ключевых политических фигур в сфере как исполнительной, так и законодательной власти. К числу первых относился вице-президент Джонсон, а к числу вторых — руководитель сенатского комитета по космосу Керр. И тот и другой были горячими сторонниками пилотируемой программы и страстно желали видеть обитателей капсул типа «Меркурий», летящих «быстрее, выше и дальше» (правда, в случае с космическими кораблями — «дольше») своих соперников в капсулах типа «Восток».

Но, как опытный и вдумчивый политик Уэбб понимал насильно обратить ученых в «пилотируемую» веру не удастся, да и не нужно. Без серьезных космических исследований НАСА рискует превратиться в конструкторское бюро, занимающееся созданием средств доставки людей на орбиту, а не в штаб, руководящий комплексной программой изучения и освоения внеземного пространства. Именно поэтому новый глава НАСА и настоял на том, чтобы его заместителем стал Драйден —

известный ученый, один из руководителей Национальной академии наук США, а кроме того, человек, отвечавший в правительстве за организацию и координацию научных исследований, уважаемый в академической среде и имевший в ней многочисленные связи. В задачу Драйдена (деятельность которого на посту второго человека в НАСА была, впрочем, ограничена в основном консультативными функциями) входило не допустить излишнего перекоса агентства в «пилотируемую» сторону. Да и само присутствие такого специалиста в высшем руководстве агентства как бы посылало сигнал американскими ученым — не волнуйтесь, НАСА не забудет о ваших профессиональных интересах [171] .

171

Ibid., pp. 86, 87.

Оставалась последняя крупная проблема из числа тех, с которыми Уэббу пришлось столкнуться в начале своей работы на посту главного «рулевого» космической программы США, а именно — выяснить отношения с ВВС и определить наконец, кто «главнее» в этой программе. Отсутствие ясности в этом вопросе создавало заметные организационные сложности в реализации пилотируемых полетов в космос. Так, в феврале 1961 г., уже через несколько дней после назначения на пост главы НАСА, Уэбб одобрил намеченное на конец месяца испытание ракеты-носителя типа «Атлас» с кораблем типа «Меркурий». Данная связка должна была обеспечить астронавту полет по орбите. Напомню, носитель типа «Редстоун», на котором американцы в «Меркуриях» должны были совершить первые выходы за пределы атмосферы, мог позволить этому кораблю осуществить лишь суборбитальный полет.

Однако ВВС воспротивились такому решению. «Атлас» был в первую очередь баллистической ракетой и, по мнению авиационных начальников, его несостоятельность в качестве носителя пилотируемого корабля могла дать русским основание усомниться в надежности всей американской системы ядерного сдерживания. У них были основания для подобных опасений. Пробный старт «Атласа» в середине 1960 года закончился неудачей. Но, несмотря на многочисленные протесты военных, глава агентства решил не отступать.

Испытания прошли успешно. Уэбб укрепил свой авторитет в глазах не только работников НАСА, но и корпуса ВВС. Первые уверовали в его техническую компетентность и способность к предвидению, а вторые убедились в твердости характера. Видимо, второе качество Уэбба сыграло не последнюю роль в достижении следующего компромисса с военными: ни НАСА, ни Пентагон не станут предлагать разработку новых типов космических кораблей или носителей без взаимного согласования. А более конкретно роли распределились так: НАСА будет отвечать за разработку новой техники, а военные — за определение путей ее применения и использования. Однако министерство обороны США хотело сохранить контроль над пилотируемыми космическими полетами, а потому предложило следующий вариант разделения полномочий: Пентагон отвечает за все околоземные полеты, а НАСА — за те, что осуществляются за пределами земной орбиты. Первую «скрипку» в тандеме все равно играли бы ВВС. В конце концов, в 1963 г. оба ведомства согласились на следующем: главная руководящая роль в пилотируемой программе остается за НАСА, а ВВС платит за военное оборудование, установленное на корабле, а также за эксперименты, проводимые экипажами на орбите в интересах обороны. Кроме того, космическое агентство и Пентагон договорились, что будут «только совместно» предлагать и разрабатывать крупнейшие пилотируемые проекты, предназначенные к осуществлению в околоземном пространстве [172] .

172

Ibid., pp. 83, 89, 90, 120.

Несмотря на последовательность, с какой Уэбб отстаивал скорейшее введение «Атласа» в эксплуатацию в качестве носителя обитаемых кораблей, он в то же время критиковал тех, кто связывал будущее пилотируемой программы США с этой ракетой. Показательна встреча, состоявшаяся в начале 1961 г. между Кеннеди, Уэббом, Джонсоном, Визнером и рядом других высокопоставленных государственных чиновников. На ней Уэбб охарактеризовал решение Эйзенхауэра не выделять средств на пилотируемые полеты после окончания программы «Меркурий», как попытку «кастрировать десятилетний план [космических полетов] до того, как он достигнет годовалого возраста. И «до тех пор, пока [это решение] не пересмотрят, можно гарантировать, что в течение последующих десяти лет каждый впечатляющий исследовательский полет будет за русскими, а не за нами». Слова эти Уэбб подкрепил конкретным примером: в то время, как основной российский носитель (королевская «семерка») развивал тягу почти в 340 тонн, «Атлас» — лишь около 150. Дополнительные средства, которые Уэбб хотел «выбить» из федерального бюджета, должны были ускорить работу НАСА по созданию носителя тягой в 675 тонн (концепция данной машины в то время представляла собой связку из восьми двигателей «Атласа»), а заодно начать разрабатывать следующую, еще более мощную «рабочую лошадь» — «Нову» [173] .

173

«Нова» — рассматривавшийся в начале 1960-х гг. носитель сверхтяжелого класса для доставки пилотируемой экспедиции на Луну. Для сравнения: на первой ступени «Новы» планировалось установить восемь двигателей F-1, в то время

как на «Сатурне-5» их было всего пять. «Сатурн» предпочли «Нове» после того, как была выбрана схема экспедиции, при которой на поверхность Луны садился не весь лунный комплекс «Аполлон», а только его часть — «лунная кабина». Командный модуль с одним членом экипажа оставался на орбите в ожидании двух астронавтов, которые возвращались к нему во «взлетной кабине» (отстыкуемая верхняя часть «лунной кабины») после завершения работы на поверхности спутника Земли. Подобная схема значительно уменьшала вес той части «Аполлона», которая садилась на Луну, а следовательно, и всего комплекса. Соответственно, можно было обойтись меньшим ракетой-носителем для «заброски» лунной экспедиции в космос.

Наконец, Уэбб запросил средства для проектирования нового типа космического корабля, который и должен был выводиться в космос «Сатурном». Данный корабль, получивший впоследствии название «Аполлон», был, по мнению Уэбба, необходим «для полетов вокруг Земли экипажей из нескольких человек, а также для экспедиций в окрестности Луны».

Кеннеди, в то время еще не принявший окончательного решения, как ответить на вызов, брошенный ему русскими в космосе, решил побалансировать между теми, кто отвечал за формирование федерального бюджета (а потому по долгу службы всячески стремящимися сократить государственные расходы), и теми, кто отстаивал необходимость «космического рывка». В итоге президент одобрил инициативу Уэбба лишь наполовину — на «Сатурн» деньги выделили, но с «Аполлоном» решили подождать [174] . К тому же и сам Кеннеди, как покажут последующие события, все еще сомневался — к чему тратить миллионы долларов на разработку техники, которая может быть создана совместными финансовыми, интеллектуальными и промышленными усилиями США и СССР?

174

Ibid., р. 93.

В дальнейшем нам еще не раз придется встретиться с Уэббом, а пока вернемся в апрель 1961 г., когда члены администрации президента вырабатывали совместные космические рекомендации главе Белого дома. Сразу замечу — сам Кеннеди тоже не терял времени. Он продолжал планомерную «осаду» Кремля, пытаясь понять отношение руководства СССР к идее космического сотрудничества с Америкой. Так, 13 февраля 1961 г. президент отправил Хрущеву телеграмму, в которой поздравил его с запуском советской автоматической станции к Венере. В ответе от 15 февраля Никита Сергеевич упомянул о предложениях по взаимодействию в космосе, сделанных Кеннеди в инаугурационной речи и в «Послании конгрессу о положении страны». Правда, при этом Хрущев вновь подчеркнул, что создание «благоприятных условий» для космического сотрудничества потребует «урегулирования проблемы разоружения» [175] .

175

U.S. Department of State Bulletin, March 13, 1961, p. 369.

Нельзя сказать, что ответ Хрущева не обескуражил Кеннеди. Однако глава Белого дома продолжил попытки убедить Первого секретаря ЦК КПСС в важности и полезности объединения в космосе усилий СССР и США. 22 марта Кеннеди встретился с главой НАСА Уэббом. По словам последнего, «…президент в разговоре со мной подчеркнул свое пожелание к нам выработать как можно больше идей для предстоящей конференции с русскими по международному сотрудничеству. Он выразил надежду, что мы отнесемся к его просьбе с очень большим вниманием» [176] .

176

Webb, J. E., Memorandum to Dryden H. L., 23 March, 1961. Цитировано в Harvey and Ciccoritti, op. cit., p. 74.

В поздравительном послании, отправленном Хрущеву по случаю полета Гагарина, Кеннеди, в частности, отметил: «Я искренне желаю, чтобы в своем продолжающемся познании космического пространства наши страны смогли работать вместе на благо всего человечества» [177] . Настойчивость Кеннеди нетрудно понять: ведь именно сотрудничество в космосе он собирался сделать одним из важнейших пунктов повестки дня будущей встречи на высшем уровне с Хрущевым, устроить своей мысли о «сферах совместных интересов» Америки и Советского Союза своеобразный экзамен.

177

Public Papers of the Presidents of the United States: John F. Kennedy, 1961, p. 257. Цитировано в Harvey and Ciccoritti, op. cit., p. 74.

Правда, применительно к космосу идея эта пока не могла сдать даже «зачет». Успех полета Гагарина отнюдь не сделал советское руководство более расположенным к перспективе разделить славу космических первопроходцев с Соединенными Штатами, да и вообще — тянуть за собой «отсталых» американцев. Не случайно ведь президент АН СССР Келдыш, выступая примерно через месяц после посадки «Востока-1» на общем собрании Академии, подчеркнул: американские космические достижения в космосе столь незначительны, что даже не могут сравниться с советскими [178] . Ощущение великой победы, по крайней мере, на одном из важнейших научно-технических направлений глобального противостояния Советского Союза и Соединенных Штатов, всячески поддерживалось средствами массовой информации СССР. Вот как вспоминал об этом один из ведущих американских политологов Арнольд Горелик, современник описываемых событий:

178

Протокол № 4 общего собрания АН СССР по случаю первого пилотируемого полета в космос, 19 мая 1961 г., архив Российской академии наук.