Тайны Парижа

Террайль Понсон дю

– Бьюсь об заклад, что ни у кого из нас не таится в глубине сердца той любви, которую горят нетерпением высказать, потому что она душит, но сознаться в которой не хотят сразу.

– Конечно, – ответила Фульмен, наливая вина Арману, сделавшемуся теперь исключительно предметом ее внимания, – конечно, такая тайна, когда есть счастливцы, обладающие ею.

Мориц Стефан незаметно подмигнул Фульмен и тем помешал окончить речь молодой женщине.

– И ты хочешь узнать тайны любви, – сказал он, – ты, Нини?

Честное слово! Ты ничего в этом не смыслишь… Но кто же любит теперь? Разве каприз не убил любовь? Я знаю, что один из присутствующих здесь обладает романтическим сердцем, скрывающим тайну, но он, наверное, желает сохранить ее для себя.

– Кто же он? – спросили все разом. Фульмен снова вздрогнула.

– Вот он, – сказал журналист и указал на Армана. Тот сначала слегка побледнел, однако быстро справился со своим волнением. На губах его скользнула грустная улыбка. Фульмен воспользовалась его замешательством, чтобы снова наполнить его стакан крепким испанским вином, которое, по ее мнению, должно было развязать ему язык.

– Бедный Арман, – сказал Мориц Стефан, – здесь нужно любезно подчиниться требованиям и признаться…

– Признаться в чем?

– Признаться, что в глубине вашего сердца таится прекрасная и честная любовь.

– Дорогой мой, – вдруг возразил молодой человек с достоинством, – если бы это было и так, то время ли и место ли делать признания?

– О, признайте только факт, – сказал Мориц, – больше мы ничего не требуем.

– Согласен.

Арман произнес это слово холодно, с простотою человека, который уже перестал краснеть за свои заблуждения.

– Значит, – прошептала Фульмен взволнованным голосом, – вы любите?

– Люблю…

– Страстно?

– Да, страстно и безнадежно…

– И вот почему, – продолжал Мориц Стефан, – наш друг Арман явился сюда. Он хочет в веселье забыть свою несчастную любовь.

– Дорогой мой, – сказал Арман, грустно улыбаясь, – неразделенная любовь самая преданная.

– Как! Ваша любовь остается без ответа? – спросила танцовщица.

– Да, сударыня.

– В таком случае, – сказала она с улыбкой, – я понимаю ваше отчаяние. Разве любящая женщина могла бы довести вас до отчаяния?

– Вы добры, – сказал Арман и сразу выпил свой стакан до дна; капнувшая туда слеза смешалась с последней золотистой каплей хереса.

– Дорогой Арман, – сказала Нини Помпадур, – Мориц оказал вам плохую услугу, рассказав тайну вашего сердца.

– Вы так думаете?

– О, конечно, потому что мы вас так замучаем, что вы должны будете во всем нам признаться.

Арман с улыбкой взглянул на нее.

– Не могу, – сказал он.

«Он скрытен, – подумала Фульмен, – значит, он любит горячо: вот первый человек, который подходит к моим требованиям. Только один Мориц Стефан мог найти такое исключение».

– О, –

сказала она громко, – однако я поклялась, мой дорогой гость, что я разгадаю вашу тайну.

– Если вы ее разгадаете, – сказал молодой человек, улыбаясь, – то вы узнаете больше моего.

– Неужели?

– Что касается меня, то я до сих пор не знаю, как зовут женщину, которую я люблю.

– Вот как! – вскричал поэт. – Мне кажется, что я не на шутку чую здесь роман.

– Роман бывает и в действительной жизни, – важно заметила водевильная энженю, которая довольно хорошо исполняла современный репертуар.

– Арман, мой милый друг, – возразил Мориц Стефан в то время, как молодой человек машинально пил вино, которое Фульмен не переставала ему подливать, – ты, быть может, влюбился в статую?

– Имена статуй известны.

– Ты прав.

– Кого же вы любите? – настаивала Нини Помпадур с капризным упрямством избалованного ребенка.

– Может быть, вас, – ответил Арман с очаровательной улыбкой.

– Это дипломатично! – заметил Мориц.

– Милостивые государыни, – сказал Арман с легким раздражением, – разве вы не видите, что наш друг Мориц смеется над нами?

– Полноте!

– Я никого не люблю!

– Ты дашь в этом честное слово? – спросила Мальвина, молчавшая до тех пор.

– Я отвечу вам на это старинной пословицей, – сказал Арман.

– Мы ждем твою пословицу.

– Стрелять из пушки по воробьям, поить лошадь на ходу, расхваливать свою жену первому встречному и давать слово на ветер – значит иметь ветренную голову и трусливое сердце.

– Арман прав, – сказала Фульмен, – честное слово зря не дают. К тому же мы не инквизиционные судьи, и он имеет право не разглашать своей тайны.

Арман начал отрицать свою любовь после того, как признался в ней; когда он услыхал слова Фульмен, принужденная улыбка исчезла с его губ. Он вдруг сделался мрачен, задумчив и, по-видимому, погрузился в какие-то воспоминания, заставившие его забыть место, где он находился, и сделавшие его глухим к шуткам, к взрывам смеха, к шумному веселью, царившему вокруг него.

– Ну! – вскричал Мориц. – Он похож на Архимеда, решающего свою проблему. Земля может рушиться или разверзнуться, и он не заметит этого.

– Ты ошибаешься, Мориц, – сказал Арман, быстро подняв голову, хотя винные пары, без сомнения, уже бросились ему в голову.

– Арман, – прервала его слова Фульмен, заметившая, что бледность молодого человека сменилась легким румянцем, свидетельствовавшим о его опьянении, – выпейте-ка за здоровье женщины, которую вы любите, и сохраните тайну ее имени.

Нервная дрожь пробежала по телу Армана, и рука его, подносившая стакан, тряслась.

– Та, которую я люблю, не имеет имени, – сказал он.