Тайны Парижа

Террайль Понсон дю

У графини была поверенная, которой она во всем призналась, – Фульмен, и последняя, в силу таинственного соглашения, вынуждавшего ее к молчанию, не могла крикнуть ей: «Берегитесь! Арман не любит вас… и вы жертва гнусной комедии!».

Что касается графа д'Асти, то протекшая неделя была для него сплошным ужасом. Он ежедневно видел Армана, и каждый визит молодого человека был для него настоящей пыткой. Этот человек, который не мог говорить, которому запрещено было всякое резкое движение, не имел другого средства выражать свои желания и чувства,

кроме взглядом, но этот взгляд был необычайно красноречив, и все душевные движения отражались в нем.

Госпожа д'Асти и Фульмен не отходили от его изголовья, но вопрос – являлось ли это ради него одного? Арман приходил аккуратно около двух часов и оставался часов до четырех или пяти. И раненый видел, как молодой человек и графиня обменивались взглядами, поочередно опуская глаза, краснели, смущались и играли наивную комедию любви.

Рана графа, начавшая, по словам доктора, было заживать, через несколько дней воспалилась, и у раненого снова началась лихорадка. Душевные страдания, испытываемые им, осложнили его положение. Однажды вечером лихорадка была так сильна, что у больного начался бред и он перестал сознавать, что происходит вокруг него. Как раз в эту минуту явился Арман в сопровождении майора. Фульмен не было…

В эту минуту, когда входили оба посетителя, графиня была одна около мужа и давала ему успокоительное лекарство. Хотя граф д'Асти и до того плохо себя чувствовал, но бред начался у него лишь с появлением Армана.

– Графиня, – сказал майор Маргарите, – мне знакомы эти пароксизмы лихорадки; я сам испытал их после одной серьезной раны. Они появляются дней через пятнадцать после полученной раны и проходят сами собой, если больного оставляют в полном покое. Как бы мы тихо ни сидели, но одного нашего присутствия достаточно, чтобы поддержать нервное возбуждение больного, которое прекратится, как только господина д'Асти оставят одного.

Граф Арлев встал, сделав Арману знак последовать его примеру. Все трое перешли в соседнюю комнату. Через несколько минут под предлогом визита к одному австрийскому генералу майор откланялся, попросив графиню задержать у себя Армана на час или на два. Графиня д'Асти, оставшись наедине с Арманом, дрожала; она чувствовала, что ее охватывает слабость и борьба невозможна.

Арман, твердо помня свой урок, несколько минут после ухода майора молчал, притворившись смущенным, даже робким; затем он набрался храбрости и осмелился взять руку графини.

Графиня задрожала еще сильнее, но не отняла руки. Тогда Арман отважился встать на колени. Она подавила крик.

– Что вы делаете? – прошептала она.

– Я люблю вас… – проговорил Арман.

Госпожа д'Асти хотела подняться, вырвать у него свою руку, бежать… Но силы покинули ее, и магические слова «Я люблю вас», сказанные молодым человеком взволнованным голосом, заставили ее окончательно потерять голову.

– Уходите! – сказала она. – Уходите! Ради Бога!

Арман встал, поцеловал в последний раз ее руку и медленно вышел.

Госпожа

д'Асти залилась слезами от стыда при мысли, что она, повинуясь голосу сердца, выслушивала признания Армана в двух шагах от постели, где лежал в агонии человек, имя которого она носила и которому она простила все. Когда Фульмен, которая, без сомнения, уезжала в это время по приказанию Дамы в черной перчатке, вернулась домой после продолжительной прогулки в карете, она застала госпожу д'Асти почти без чувств.

– Ах, дорогая, – прошептала графиня, беря руки Фульмен и сжимая их, – он должен уехать, или я погибла!

Ужас так ясно выразился в словах графини, что Фульмен была растрогана до слез.

«Бедная женщина! – сказала она себе. – Как она его любит!»

Графиня тотчас же написала Арману следующую записку.

«Друг мой!

Если вы меня действительно любите, то уезжайте или бегите от меня. Мой умирающий муж обязывает вас к этому, а я на коленях умоляю вас

Маргарита».

Графиня вручила это письмо Фульмен, которая взялась доставить его молодому человеку; затем графиня прошла в комнату мужа и застала его лежащим без чувств. Быть может, он слышал, как молодой человек говорил его жене «Я люблю вас».

Фульмен отправилась к майору. В этот раз ее приняла сама Дама в черной перчатке. Тот, кто присутствовал при первом свидании этих двух женщин, когда они вызывающе смерили одна другую с головы до ног, а затем видел их у постели умирающего Гектора Лемблена и во время ночной сцены в саду, когда Фульмен хотела поразить кинжалом свою соперницу, был бы удивлен, увидав, что танцовщица с почтительной боязнью поклонилась Даме в черной перчатке.

– А! – сказала Дама в черной перчатке, протягивая руку, чтобы взять письмо. – Она пишет ему?..

– Да.

– Зачем?

– Чтоб он уехал.

– Это невозможно. Арман останется, и она снова увидит его.

– Ах! Неужели у вас нет к ней жалости, – с мольбою в голосе сказала Фульмен.

– А ко мне у них была жалость! – ответила Дама в черной перчатке.

– О! Будьте неумолимы к нему, у меня не хватит мужества защищать его… но… она!

– Вам известно, что с того часа, как граф умрет, она будет мне безразлична. Если Арман действительно любит ее, он может жениться на ней.

– Ах, – вздохнула Фульмен, – вы знаете, что он не любит ни графиню, ни меня…

– Он любит меня, не так ли?

– Увы!

Мстительница, которую ничто не могло тронуть, почувствовала внезапное волнение. Она взяла руку Фульмен и сжала ее в своих руках.

– Слушайте! Если я когда-нибудь буду в состоянии излечить Армана от его любви ко мне, то сделаю это ради вас… у вас благородное сердце!..

И Фульмен увидала, как в голубых глазах этой неумолимой женщины блеснули слезы.