Тайны Парижа

Террайль Понсон дю

– В чем же будет состоять это наказание?..

– О, я догадываюсь, в чем: она хочет погубить его сына, его единственную привязанность, единственную надежду, цель его жизни!

Мориц вздрогнул.

– Потому что, – продолжала Фульмен, – этот человек, этот полковник Леон, некогда жестокий и безжалостный убийца, по приказанию которого проливалась кровь, теперь старик, терзаемый угрызениями совести и имеющий только одну безграничную привязанность, которой, по-видимому, посвятил всего себя; и чтобы вернее поразить его и причинить ему самые

сильные страдания, необходимо погубить его сына.

– И вы думаете?..

– Я думаю, что Дама в черной перчатке поняла это, – сказала печально Фульмен. – Она долго колебалась. Два раза она сама сказала мне с гневом: «Увезите его подальше от меня, увезите на край света, если необходимо… Увезите его или он погибнет».

– Ну, и что же?

– Арман любит ее… Он остался около нее, как раб, как послушное орудие… он служил этой женщине и помогал ей мстить…

– Неужели? – удивился англичанин.

– И он не знал, несчастный, что будет последнею жертвой в драме, в которую он так неблагоразумно вмешался!

– Но нельзя ли ему раскрыть глаза, рассказать все? – спросил Мориц Стефан.

– Нет, – ответила Фульмен.

– Почему?

– Потому что страшная клятва связывает меня.

И Фульмен рассказала все, что произошло в Бадене в течение ночи, когда она, перескочив через забор сада д'Асти, с кинжалом в руке потребовала объяснения у Дамы в черной перчатке.

– И вот тогда, – продолжала Фульмен, – эта женщина рассказала мне свою историю, и мы заключили с нею странный договор.

«Поклянитесь, – сказала она мне, – что вы ничего не скажете Арману из того, что услышите от меня, и я предоставляю вам свободу действия. Попытайтесь отбить его у меня, боритесь со мною, если желаете, я не против борьбы, но помните, что, как только Арман узнает, кем был его отец и какую я преследую цель, он тотчас погибнет от неизвестной руки».

– Его необходимо вырвать из-под влияния этой женщины, – сказал Мориц Стефан.

– Я за этим-то и пригласила сюда вас обоих и прошу вашего совета, а также хочу поговорить с вами о своем плане…

– Его надо спасти! Спасти во что бы то ни стало…

– Мы спасем его, – сказал лорд Г. с британской флегматичностью.

Луч надежды блеснул в черных глазах Фульмен.

XLII

Два дня спустя после описанной нами сцены мы застали бы сына полковника Леона в его маленьком домике в Шальо. Арман сделался тенью самого себя. Когда-то пылкий, увлекающийся молодой человек теперь был бледен, изнурен и молчалив; развалившись на диване курильной, он устремил глаза на деревья сада, видневшиеся в раскрытое окно, и, по-видимому, погрузился в глубокую думу.

Вошел Иов. Арман поспешно поднял голову и взглянул на старого слугу с сильнейшим беспокойством.

– Ну, что, ну, что? – спросил он. – Застал ты ее?

– Да, сударь.

– Она прочла мое письмо?

– Иов утвердительно кивнул головой.

– И… она придет?

– Да, сударь.

Арман

вскрикнул от радости.

– Ты не лжешь? – спросил он. – Ты не… обманываешь меня?

Иов вздохнул, и слеза капнула на его сморщенную, как старый пергамент, щеку.

– Неужели эта женщина так околдовала вас, мой бедный барин? – произнес он так печально, что молодой человек невольно вздрогнул.

– Я люблю ее, – пробормотал Арман.

– Ну, а я, – сказал старый солдат с грубою искренностью, – ненавижу ее…

– Молчи, Иов.

– Я ненавижу ее, потому что она измучила вас. Я ненавижу ее… потому что… о, господин Арман, простите меня, я старый солдат, старое животное, человек без образования, но, видите ли… у меня есть предчувствие…

– Какое? – спросил Арман, печально улыбнувшись.

– Я предчувствую… что эта женщина… Иов остановился.

– Да говори же! – сказал молодой человек с нетерпением.

– Что она принесет всем нам несчастье.

– Я люблю ее… – повторил Арман с упрямством своенравного и избалованного ребенка.

– Видите ли, – продолжал Иов, – с тех пор, как вы возвратились из Германии, господин Арман, вы побледнели, сделались печальны и так изменились, что вас с трудом можно узнать; и когда мы смотрим на вас, мой полковник и я, то сердце у нас разрывается, и мы плачем…

– Ты плачешь? – спросил Арман, протянув руку Иову. – Ты плачешь с моим отцом, мой бедный, старый друг?

– Ах, мы прекрасно видим, как вы страдаете, – ответил Иов.

– Молчи…

– Мой бедный полковник, – продолжал Иов, – так изменился, что за него даже страшно; в течение четырех или пяти лет он постарел на двадцать лет; а за последние полгода он обратился в столетнего старика…

Последние слова Иова больше повлияли на Армана, чем все, что говорил старик до сих пор. Улыбка снова появилась у него на губах.

– Ну, хорошо! – решил он. – Ты увидишь, мой старик Иов, я снова буду так весел, что отец помолодеет.

– Да услышит вас Бог, господин Арман!

– Однако, – продолжал сын полковника, – дайте же мне отчет в вашем поручении, господин посол.

– Ах, правда! – встрепенулся старик Иов.

– Был ты на площади Бово?

– Да.

– Видел ты ее?

– Видел.

– Она прочла мое письмо?

– Два раза подряд.

Радость засветилась в глазах Армана.

– Вот как! – прошептал он. – Теперь мне кажется, что она любит меня… Она была одна?

– Нет, этот старик… вы знаете?

– Да, граф Арлев.

– Он сидел около нее, и она показала ему ваше письмо и спросила: «Что делать?»

– А! – проговорил, нахмурившись, Арман. – Она спросила у него совета?

– Да, и прибавила: «Должна я идти туда?»

– А что же он ответил? – спросил Арман.

– Он вздохнул, грустно взглянул на меня и сказал: «Идите, сударыня, никто не избегнет своей судьбы!» Я не понял, что он хотел этим сказать, но испугался…

– Понимаю.

– Что же он этим хотел сказать?