Тайны портового города
Шрифт:
Высокий и сухощавый Богдан с седой шевелюрой и длинными вислыми усами, как принято у потомственных воинов в Вышевском герцогстве, проводил улепетывающего «помощника» тяжелым взглядом. Десятником охраны в свиту маркиза его назначил герцог Станислав, которого Богдан сам учил держать меч и стрелять из лука.
Выполнять такие обязанности воину хоть и было не в первой, но сюда он ехал не охранником и даже не нянькой, а, скорее, соглядатаем. Не любил герцог младшего брата и было отчего. Впрочем, не только герцог его не любил. Казимеж был ему братом лишь по отцу. Матушка герцога умерла молодой и при странных обстоятельствах, когда тому только-только стукнуло восемь лет. Богдан тогда был молодым воином. Он командовал десятком разведки. В герцогстве
Да не о том Богдан думал сейчас. Думал оно матушке молодого герцога. Ясноокой Аксинье, что внезапно умерла. Сказали от сердца, но Богдан знал. Яд то был. Молодой воин был влюблен в герцогиню, за богиню ее почитал, от одного ее взгляда таял как снежинка на полуденном солнышке. Она и не знала его, едва ли замечала среди остальных воинов, а все одно краше нее для Богдана не было никого. Только вот умерла она на его руках.
В то ранее утро Богдан с отрядом только вернулся из вылазки и ждал герцога рядом с покоями. Требовалось доложить о происходящем и срочно. Однако, будить было не велено. Вот и маялся воин, стараясь прогнать дремоту, дождаться, когда властитель земель проснется. Чу, прошелестело что-то в коридоре замка, он было кинулся на звук, но внезапно отворилась дверь герцогских покоев и буквально на руки ему упала молодая герцогиня. Богдан подхватил женщину, к которой и прикоснуться никогда не чаял. Он понял. Все понял по одному только взгляду отчаянно зеленых глаз. Аксинья умирала. То, что она дошла до дверей покоев и отворила их, было последним усилием воли женщины.
— Меня убили. Позаботься о моем сыне воин! Возьми.
Холодные ладони ткнули что-то ему в грудь. Глаза Аксиньи стекленели, из них уходила жизнь. Он не знал сколько он держал ее на своих руках. Богдан замер, сердце его словно замерло. Трепыхнулось в груди и затянулось черной пеленой. Навсегда. Это уже потом он посмотрел на ее руки, которые протягивали что-то, потом он вынул из них ладанку и убрал подальше, потом заорал дико на весь замок, пробуждая всех в нем.
Лекарь сказал, мол, сердце зашлось. Бывает. Герцог вскоре женился, да не на ровне. Аксинья то была Ровернская, чистой высокой «искрящейся» крови. А второй женой старый герцог взял дочку воеводы Белобороцкого. Через пару лет у них и народился Казик.
Богдан перевелся в стражу замка. Герцог ценил опытного и верного воина, приставил его к старшему сыну учителем воинских искусств, да и забыл про обоих. Юная жена и маленький сын стали занимать все его время. Белобороцкие взялись командовать в герцогстве. Правда, недолго. И пяти зим не прошло, как умер герцог, а место его занял старший, одаренный сын. Воспитанный Богданом. Уж как они с пятнадцатилетним мальчишкой отстаивали его права, а потом усмиряли воевод и князьков — отдельная песня. Да не одна. Но, вот усмирили, не без поддержки Императора и, главное, магической искры, что нес в себе наследник Герцогства. Печать слушалась только его.
Казик затаил злобу. Его воспитывали не отец и мать, а клан Белобороцких, прочивший ему герцогскую корону. А то и нашептывающий, что надо отделяться, мол, станешь не каким-то там герцогом Империи, а крулем королевства Вышевского и все мы тебе присягнем. Вот только Казика воспитывали не как воина и герцога, который по праву рождения или праву силы может сам взять свое, а как избалованное дитятко, марионетку в руках дедов-дядьев. Таким он и вырос. Крулем быть хотел,
По мнению Богдана, ума там не было, а была нечеловеческая жестокость (никак в родне ягхр затесался), самодурство и избалованность (это от маменьки) и хитрожопость (это личное Казиково. Белобороцкие, те-то просто хитро без жопости). Впрочем, Станислав брата тоже не любил, но при этом общался с ним и видел насквозь. Оттого и приставил Богдана присматривать, когда эта истеричка подался вдруг в Асом. Дескать, старинного приятеля повидать. Откуда у этого недоразумения, что и был-то только пару раз в столице, «старинные приятели»? Все его приятели — выводки вышевских захудалых родов, что используют его как кормушку: выпить, да погулять. Прихвостни казиковы, как называл их молодой герцог, от которых проблем больше, чем пользы. Нет бы собственному герцогству послужить, они весь пыл на баб, да драки расходуют. Хорошо хоть, что естественную убыль, то есть пьяные смерти в трактирных и бордельных драках, никто не отменял.
— Богдан, ты мне ближе отца стал за эти годы. Прошу тебя, поезжай с Казиком. Присмотри, чтобы не натворил чего, да не срамил Герцогство. Отвечать-то мне, ежели что. Справишься?
— Ваше сиятельство… — начал было воин.
— Оставь свои сиятельства для посторонних! — внезапно вскипел Станислав. — Мне ль не помнить как ты мне уши драл, да хворостиной за шалости охаживал? Не ты ли мне воинскую науку, да человеческое понимание вколачивал? Люблю я тебя, Богдан, как отца. Даже пуще отца, потому что только ты мне им и был.
На глазах старого воина показались слезы. Не смог сдержать. Герцог подошел и обнял его.
— Ну буде, буде, — похлопал по спине. — Я же маг, Богдан. Я чую, что Казик что-то замышляет. Ввек бы тебя не отпустил, но справишься только ты. Подбери, вроде как в охрану, своих. Казиковы пусть останутся, но выбей их как можно скорее. Лучше по пути. Грядет недоброе, Богдан. И только ты сможешь повлиять на это. А, главное, запомни вот, что…
Герцог был «видящим». Не сильным, но иногда сами приходили ему картины, касающиеся судьбы его земель… Это-то и пересказал он отцу. Да, отцу!
— Все сделаю, сынок, — дал слабину воин, впервые так назвав взрослого мужчину, которого уже давно почитал за сына. И испугался. Это он не мальчишку, а герцога так назвал. Но потом увидел в глазах Станислава радость, ощутил еще оно крепкое молчаливое объятье.
На том и попрощались.
Теперь Богдан был уверен, что Казик что-то замышляет. Утром проклинал себя за то, что оставил девочку и ушел спать, а его дурни не догадались зайти и вытащить ее оттуда, услышав крики. Воину до слез было жалко девчонку. Старый дурак, ругал он себя, знал же, что добром не кончится. Слышал он от свитских маркиза, что любил тот издеваться над девками. Платил, дескать, потом хорошо. Все выживали. Но сам не видел никогда. А сейчас вот думал: какая жизнь потом у этих несчастных? Будет ли она вообще? Смогут ли когда матерями стать, после такого-то…А сегодня утром сам, САМ, сунул девочке в руки деньги. И чувствовал себя последней мразью. Мразью, которая причастна к такому вот…
Воин решил, что ни один шаг, ни одно слово пана Казика больше пройдут мимо него. Первым получил свое Ромински. Верный прихвостень из захудалого рода, считающий что служит великому господину. Посмотрим сначала сами на этот конверт. Его ребята не пропустят. Да-да, его, Богдана, ребята. Последних свитских ясновельможного пана намертво уложил тот перевертыш в трактире (от остальных десяток Богдана избавился еще по дороге). Сейчас о нем и стоит позаботиться. Поэтому Богдан и направился в Крепость Стражи, переговорить с главным и даже может дать монет, чтобы трактирщика не трогали.