Тайны русской души. Дневник гимназистки
Шрифт:
Я уж не помню вечера этого дня. Помню только, что Зойка решила извести меня, но это ей не удалось, так как я очень спокойно промолчала – на все ее фразы…
Впрочем, ведь я вот что думала в этот вечер. Писала Соне (Юдиной) большое письмо. Получила от нее два письма (в четверг и пятницу, 13 и 14 апреля) – и отвечала. Всё – грустные письма от нее (Сони). Всё ей тяжело жить – из-за музыки. Она винит несправедливую судьбу. А судьба несправедлива, по-моему, только в том, что наделила ее характером Алексея Николаевича (Юдина) – скрытным и самолюбивым… Она – хорошее дитя. У нее – большое сердце и чистые, прекрасные стремления. Она болеет душой за всех угнетенных и так радуется свету и свободе! Только вот – пропасть между идеалом и достижениями!.. Она менее музыкальна по натуре, чем Миша
Я не знаю, какая вообще любовь крепче и сильнее. Но я думаю, что та, которая прошла через страданья и мучения. Она – и надежнее, и вернее… Она (Соня) говорит: «Я одинока». Конечно, разве можно не быть одинокой?! Отец вечно занят и так скрытен, что – не приведи Бог! Те двое (Миша и Лена) – довольны друг другом и сами собой, и им больше ни до кого дела нет.
Ну уж, признаться, – мне иногда хотелось сказать Мишеньке несколько «теплых слов». И именно тогда, когда он говорил о музыке исключительно с Леной и как-то чуть пренебрежительно обращался к Соне. Из этого, конечно, не следует, что я его не люблю. Очень люблю, только мне бывало обидно за Соню – что он так слегка небрежен по отношению к ней. Что же делать, если Софья уж такого характера, что не может всё время, каждую минуту быть ласковым котенком, не может показывать свою любовь и нежность?!.
И – Господи! – как мне это понятно! Ведь вот я: написать издали – напишу всякие нежные, ласковые слова. У меня даже изобретательность – не хуже многих – найдется, а сказать… Сказать словами – тому, кто стоит передо мной, – все эти слова любви и ласки, сказать голосом – у меня язык не повернется. Я привыкла любить без слов: там где-то – в серединке души, так, что со всех сторон до этой любви надо докапываться… Вокруг моей любви есть шар, дальше поверхности которого никому не позволяется проникать…
За последнее время, однако, Соня научила меня писать эти нежные слова. Но много времени надо, чтобы научить меня говорить их. Ведь я даже слышать не могу, когда Зинаида Александровна (Куклина) или Маруся Шутова называют меня этими «страшными» словами…
Вчера (15 апреля) мне было хуже обычного в последнее время. Должно быть, разговор в пятницу (14 апреля) поднял температуру – утром даже до 37,0o. Я не могла днем читать Чернышевского. Даже «Дон-Кихота» не очень ясно читала, всё время фантазируя на тему: какой-либо англичанин с дочкой (лет этак семи – девяти) едет в Азию – на Алтай. Он предлагает мне ехать с ними – в компании. Там мы вместе гуляем, я учусь говорить по-французски и по-английски. Он незаметным образом воспитывает мою волю, направляет мой ум, вообще – «делает из меня человека», рассказывает о бытовой жизни Англии, о воспитании, о науке. Заставляет изучить английскую литературу, историю ее, искусство. Заинтересовывает гимнастикой, спортом. Мы делаем прогулки, катаемся на лодке, играем в теннис и крокет – и т. п. Словом, четыре месяца я живу настоящей жизнью, а не «диванным прокисанием»…
И много другого… «Мечтала» – по совету тети Анички (она мне и сегодня давала этот совет: «полежать и помечтать»). «Мечтала» – вовсю…
И вот мамаша с тетушкой выкопали мне какого-то неизвестного доктора из «Лиги борьбы с туберкулезом» 275 – Потанина. Маленький (из-за мизинца не видно), худенький, простой и разговорчивый – мне он очень понравился. Ну, так вот: этот малюсенький синьор говорит, что ясной, определенно выраженной картины туберкулеза – нет. Может быть, в скрытом состоянии – ну, так нужно бактериологическое исследование. Это он сделает. Во всяком случае, левое легкое – очень-очень слабо, и очень большая (громадная) предрасположенность к чахотке, несомненно, есть. Нужно: вспрыскивание туберкулина 276 (ага – а то на Спасского все напали из-за туберкулина!) и усиленное питание – молоко, толокно и другие продукты, а кроме того (обязательно), – сосновый лес. На кумыс не посоветовал – как Спасский советовал. Говорит, что в дороге
275
«Всероссийская лига для борьбы с туберкулезом» (учреждена в 1909 году) имела отделения в различных местностях России. Средства на борьбу с туберкулезом собирались на отмечавшихся ежегодно 24 июня праздниках «Белого цветка» («Белой ромашки») – символа милосердия к больным туберкулезом. В Вятке «День Белой ромашки» впервые проведен в 1911 году: в этот день в Александровском саду читались лекции, продавались живые и искусственные цветы, были организованы литературный вечер, танцы в летнем театре, фейерверк. Цена одного «белого цветка» составляла не менее 5 копеек, а чистая прибыль от проведенного праздника превысила сумму в 1940 рублей.
276
Туберкулин (сиропин) – лекарство от кашля. Не являлся специфическим антитуберкулезным средством, хотя иногда применялся во врачебной практике – против медленно протекающей легочной чахотки.
Так как мама оказалась против туберкулина, то пока он выписал мне сиролин (принимать вот эту «прелесть» надо – хуже алоэ!..). Но все эти снадобья есть или в таком ограниченном количестве – или «ожидаемом», то есть – «потенциальном» состоянии…
Ну – будет об этом…
А вот папа рассказывает, что его помощник, житель Сарапула в прошлом, очень хвалит этот город – как по климату, так и по растительности. Оказывается, там – около самого города – сосновый лес и вокруг везде – тоже. Вот это надо исследовать – и хорошенько!.. Напишу Лиде (Лазаренко): ведь они так недавно – сравнительно – из Сарапула сюда переехали. Напишу вот: если не сегодня – так завтра постараюсь…
А письма (от Юрия Хорошавина) всё нет и нет. Странно его ждать – это правда. Но каждый раз, как приходит почтальон, ожиданьем и надеждой что-то дрогнет в груди – и захватит дыханье. А письма всё нет – письма в сером конверте… И все другие письма не радуют, а только раздражают… Как скучно и как всё надоело!..
Ничего не хочется делать – и хочется вложить в жизнь какое-то содержание. А его – нет. Нет содержания, и где найти – не знаю…
Около – только Зойкины стоны, и ежедневные неудовольствия, и стычки между тетей Юлей и тетей Клавдинькой, и дядькой, и всех их – с мамой (это она говорит, что она – «козел отпущения», да и – верно!..).
А небо – такое голубое, и серо-белые облака ходят-ходят по нему. А по ним – тонкие веточки березы под легким ветром плетут озорные кружева. И так тянет куда-то в голубую даль – туда, где нет ни страданий, ни боли!..
Я думаю: хорошо умереть весной – так, чтобы тебе казалось, что идешь в синюю даль, к яркому небу, по которому так быстро-тревожно ходят-ходят бело-яркие облачки-тучи, точно радуются весне, и буйному ветру, и новой жизни, и горячему золоту-солнышку. Чтоб казалось, что свежий и чистый душистый воздух наполняет все легкие, и дышишь так легко и свободно, и ты – воздух, такой же свежий и чистый… В синюю даль – где нет «ни печали, ни болезни»!..
Вот – написала, а самой ведь до боли не хочется умирать. И пугает длительное умирание… Но в конце концов, мне именно так и придется умирать. Если сейчас у меня много надежд на то, что я проживу еще, что всё это – не самый легочно-туберкулезный процесс, а только – сильное предрасположение, наклонность к нему, то разве можно быть уверенным в том, что в будущем он не разовьется – быстро и сильно?..
Но Спасский… Вот – надо к нему сходить. Этот «Потанюшка» теперь ничего не нашел, а месяц тому назад Спасский находил «верхушки»…
К слову: сегодня у Зойки «Грека» опять нашла плеврит, Красовский – ничего, а «Потанюшка» – «верхушку», только другого легкого, чем у меня…
Нет, надо скорей ехать, ехать! В Сарапул! Меня так туда теперь тянет! На Алтай – невозможно, на кумыс – нехорошо (в смысле питания – скверно, и поэтому – скорее вред, чем польза); в Скопино – о, упаси Бог!.. В Сарапул, в Сарапул! Там, говорят, близко (от) города – лес сосновый и очень хороший…
Впрочем, мне теперь – только бы уехать! И обязательно надо, чтобы мама со мной ехала – это будет ей очень полезно. Она хотела, чтобы попросить ехать со мной тетю. Я, конечно, была бы очень рада, но… Ну вот – всегда мешает «но»… Хоть хорошо бы это было очень. Я бы рада с тетей Аничкой поехать. Только ведь без нее, если и Зинка (сестра) дома останется – так ей тоже не сладко будет, а остальным – не житье, а сплошные стычки, и перебранки, и ссоры, и обиды…