Тайны темной стороны
Шрифт:
– Да, конечно.– кивнул я.
– Потом явление второе, это моя встреча с ней в сквере.
– Да, я помню все очень хорошо.
– Видите ли, на основании всех наблюдений, которые велись за ней в течение истекшего времени, я засомневался в том, что в обозначенный мною момент, у нее затрясутся руки, а это значит, что рядом с запланированным нокдауном вырастает большой знак вопроса,– сказал он задумчиво, но довольно твердо.
– Возможно, если она не достигнет указанного состояния, понадобится некоторая доработка, – он повернулся ко мне и ткнул пальцем воздух, разделявший меня с ним.
– В общем, так, – продолжал Бореллиус
– И что дальше?– спросил я холодно.
– Что будет дальше – это моя забота. Ваша задача, чтобы после указанного монолога ее затрясло от злости, чтобы она вскочила и заорала, или лучше, чтобы послала вас куда подальше, или даже накинулась на вас с кулаками.
В общем, неделю спустя я стоял, загримированный под бродягу совсем недалеко от театра действий и наблюдал за происходящим. Я видел все очень хорошо, и как она, выходя из подъезда, зашла в телефонную будку, и затем, волоча огромную сумку, стала приближаться к скверу. Я видел как «капитан дальнего плаванья» медленно достал голубую пачку «Житана», как пронеслась, завывая сиреной, милицейская машина, и как в один из моментов у нее вдруг затряслись руки…
И снова мы расстались надолго. Я вспоминал время от времени все эти странные события, но чем дальше, тем больше мои воспоминания теряли свою остроту. Я уже даже почти перестал думать обо всем этом, когда, спустя, по-моему, месяца три, вдруг позвонил Парис. Я его недолюбливал, что-то было в нем нагловатое, но сегодня он был безукоризненно вежлив, без сарказма и подчеркнутости, и тогда стало понятно, что я им действительно очень понадобился.
Встреча с Бореллиусом должна была состояться в том же парке, только с южной стороны, где были густые, почти непроходимые заросли бузины. Я стоял и ждал, но лжеволланд все не появлялся, и это было странно, ибо его изысканность обязательно предполагала и пунктуальность. Я стоял и думал о своем, глядя на серую ледяную поверхность реки. Мимо хрустя свежевыпавшим снегом, протопал мужчина, неся под мышкой сосну со скрученными бельевой веревкой лапами. Запах хвои перебивал даже дорогой одеколон. Как видно, сосна была срублена совсем недавно и теперь, связанная, горько плакала прозрачной смолой…
Раздался крик, и я очнулся от размышлений. Кричала женщина, и я, повернув голову, увидел, как двое молодых парней тащили за собой девушку, пытаясь заставить ее идти с ними по дорожке, которая спускалась по склону. Я крикнул:
– Эй, помощь нужна? – ибо сначала я подумал, что это простое баловство. Она попыталась ответить, но один из них закрыл ей рот.
«Откуда взялась эта труба?» – мелькнуло лишь у меня в голове.
И действительно, я здесь стоял, уже более двадцати минут, но ее не замечал. Хорошая такая труба, наверное, две трети
– Что меня беспокоит? Что-то в этой драке было не так. Я не могу сказать, что мне было легко, но что-то было не так. И потом, эта странная труба… Однако размышлять было некогда.
– Бежим, – сказал я ей, – Они, скорее всего здесь не одни. Я бросил трубу, и мы побежали по аллее, и становились уже у выхода, где уныло замерзал, закутавшись в тулуп, синеносый одинокий милиционер.
– Уф, надо отдышаться, – сказал я и посмотрел на нее. И тотчас же мир опять завертелся и, наверное, мое лицо выдавало это, потому что в следующий момент она спросила:
–Что-то случилось, вам плохо?
Я промолчал, ибо понял, глядя на нее, что меня смущало в недавней драке. Передо мной стояла она – подопечная Бореллиуса, а теперь уже, как видно и моя тоже. Уже отмытая, без запойных мешков и синяков, в общем даже симпатичная и кроткая.
Стало ясно, как день, что «драка» была лишь одним из актов пьесы, а то, что меня смущало, был звук, который мог родиться только от удара клюшки, или, в данном случае, трубы о хоккейные щитки, а никак не о голые колени или ребра. Ай – да Бореллиус! Высший класс, ничего не скажешь! Только вот что же получается, что пьеса «Плененный Пегас» является частью пьесы «Капитан не вернется»? Или наоборот? Зачем? Мы шли по заснеженным улицам, болтая о пустяках, и тогда я решил проверить результаты «воспитания», предпринятого гроссмейстером.
– Может зайдем куда-нибудь выпьем?
– Спасибо, я не пью, – спокойно ответила она.
– Совсем? – удивился я.
– Совсем.
– А чего так? Как же праздники?
– Не знаю… Не люблю просто.
Я замолчал. Слов не было. Наступила пауза, которая затянулась довольно сильно. Что делать я не знал, ибо никаких инструкций от гроссмейстера не было. Я предложил встретиться, но она отказалась.
– Вы любите одиночество?– спросил я.
– Да, пожалуй… И тут как-то сами собой сплелись слова Бореллиуса о том, что она ясновидящая, и ее ответ, от которого сквозило одиночеством и ее внешность, вызывающая ассоциации с маленькой нахохлившейся птицей… И тогда как-то сами собой вырвались наружу стихи Фернандо Санчеса:
Вот пробили часы, и я делаю шаг,
С черно-белой доски,
Где остались слепые фигуры.
Я уйду не один,
Меня позовет, воспарив, одинокая птица,
Чаруя криком свободы..
Постою немного в раздумьях
На пороге миров, что невидимы людям.