Тайны темной стороны
Шрифт:
по Бабьему яру, и это было странно, поскольку в том месте я не очень-то люблю
бывать. Когда-то давно это ущелье между холмами почиталось древними
славянами как место материнской силы. Сюда приходили женщины, коим Бог не
давал дитя, и оставляли свои дары. Здесь волхвы и ведуны проводили свои
церемонии, поклоняясь Луне, покровительнице материнства, и духам яра, прося родить великого воина или мага.
Я бродил в своем
недоумения. Я шел по тропе, поднимающейся куда-то вверх по склону,
временами поскальзываясь и цепляясь за ветви деревьев.
Падал пушистый снег, и было очень тихо. Сзади раздался едва слышный хруст, и я обернулся. Хруст был тихий и медленный: по тропе, едва волоча копыта, брел огромный старый лось. Он был угрюмый и несчастный, глядел широко раскрытыми слепыми глазами куда-то мимо меня, слегка шевеля влажными ноздрями. Он ковылял своей дорогой, обнюхивая воздух и не оборачиваясь, и вскоре, снова захрустев кустами, скрылся.
Я взобрался на холм, который казался лысым, и… вдруг все прошло. Я положил книгу обратно в рюкзак и двинулся своей дорогой. То было последнее включение. Время шло, и я даже стал беспокоиться, что история «повисла в воздухе». Так обычно не бывает, ибо чаще всего – это затишье перед бурей, и вот, как я и предполагал, вскоре наступила развязка и наступила она совершенно неожиданно и странно, как резкий телефонный звонок в четыре утра. Собственно, именно с телефонного звонка все и началось.
Среди врачей у меня немало друзей, но все они не так уж часто поднимают голову вверх, отрываясь от своей текучки. Встречаемся мы или же созваниваемся лишь тогда, когда происходит нечто экстраординарное. Звонил как раз один мой приятель-невропатолог, с которым я уже не виделся целую вечность. Он работал в психоневрологическом диспансере, и еще дежурил на полставки в психиатрической клинике.
– У меня тут история есть для тебя, рассказать?– он делал вид, что его данная тема не интересует нисколько, и он вообще обратил на это внимание только ради меня.
– Давай, если она не очень нудная, – поддел его я.
– Ладно, слушай. Приходит ко мне мой давний пациент. В прошлом – алкоголик но, он уже тринадцать лет не пьет, и вроде как все забылось. А тут недавно выпил пятьдесят граммов коньяка по случаю: дочери восемнадцать стукнуло, ну и, испугался, что сорвется. В общем, с тем ко мне и.
– А почему к тебе?– удивился я.
– А я его тогда вытаскивал, и он ко мне часто приходил, ломало его здорово. Так вот, он пришел, колотится весь, белая горячка, говорит, у меня.
– Подожди, что за ерунда? Он пришел с белой горячкой к тебе сам?
– Так я же тебе об этом и рассказываю. Началось с того, что этот мой клиент стоял около машины,– он вообще – автомеханик,– и услышал голос. И голос тот ему просто так, без всякого вступления вдруг говорит, что он – особенный человек, и что он им нужен.
– Кому это – им? – спросил я.
– Не знаю, неважно. Савва, так зовут того пациента, посмотрел на часы и, не дожидаясь конца смены, прибежал ко мне. Понимаешь, какая у него «белочка»? Он тебе и в пространстве
Честно говоря, я не сообразил, что ему сказать. А он мне говорит: «Знаешь, доктор, а они меня через стенки научили видеть!»
– Как так?– спрашиваю.
– Не знаю, говорит, но вот смотри – сейчас за стеной медсестра идет, маленькая такая, пухленькая. Катит столик с лекарствами.
Я подошел, открыл дверь, и точно – мимо проходит со столиком сестричка из интенсивной терапии. Ее все Пончиком за глаза называют. Она и правда такая, как Сава ее описал. А он ухмыляется и говорит, что теперь, я, мол, все вижу, даже что в других комнатах делается, все становится, как стеклянное, если захочу, конечно.
– Слушай, дружище, а нельзя ли с ним пообщаться?– мне эта история показалась любопытной.
– Отчего же, приходи, кофе попьем. Халат только не забудь.
В тот же день, хотя, скорее – уже под вечер, я приехал в клинику. Нам с Саввой разрешили выйти в парк, и мы долго ходили по сумрачным аллеям, усеянными желтыми пятипалыми листьями. Савва говорил поначалу медленно, как бы стесняясь, и по всему было видно, что делает он это исключительно из уважения к своему доктору, и я его интересую лишь как повод скоротать серое, растянутое до бесконечности больничное время.
– Вот я и сейчас, если захочу – вижу через стены, а не захочу – не вижу.
– И как вы к этому относитесь? – Спросил я.
– Да как отношусь? Лечусь вот… – вздохнул мой собеседник.
– Зачем? Разве плохо с этим жить?
– Не знаю… Не хочу я этого. Много лишнего знать – ни к чему мне, – Савва снова вздохнул.
– Ну, хорошо, вот вы рассказывали про музыку из розетки, а что было после того, как музыка закончилась?
– А она не закончилась. Доктор мне как укол сделал, так я и «улетел». Вроде как растворился, а потом снова собрался, только уже в другом месте.
– Интересно, и где же?
– Не знаю. – Савва слегка мотнул головой. – Это был зал какой-то, только он был словно половинка шара. Все белое внутри, похожее на пенопласт. И люди там были какие-то странные.
– Почему странные? – спросил я.
– Да какая-то одежда на них непонятная, вроде как живая, что ли? Я такого раньше никогда не видел. Ну, испугался сперва, понятное дело. А они сразу ко мне, мол, не волнуйся, мол, все в порядке, и давай меня хвалить на все лады. Ты такой, да сякой! Я за всю жизнь столько про себя не слышал, сколько они за минуту наговорили. А я не то, чтобы насторожен или что-то еще, я вообще был никакой. Представляешь, вообще ничего не думаю и не хочу даже. Все как-то мимо меня.