Тайны Вероники Спидвелл. Компиляция - Книги 1-5
Шрифт:
— Нет, — с сомнением протянула я.
— Ты не думаешь, что в коридорах этого замка ошивается настоящий призрак? Клянусь саваном моей матери, если ты ожидаешь меня поверить, я переброшу тебя через плечо как мешок с шерстью и унесу отсюда, — предупредил он.
— Я не думаю, что призрак Розамунды скрывается в тайниках замка. Трюк с музыкой — продукт гадкого воображения, без сомнений, человеческого. Но что, если помимо этого существуют мистические силы, некое присутствие извне, побуждающее живых
Его брови сошлись.
— Ученый должен учитывать все возможные гипотезы, — сказал он серьезно. — И после того, как я тщательно обдумал эту идею, могу заявить, что это самое что ни есть лошадиное дерьмо.
— Следи за своим языком, — пробормотала я.
— Ну, честно, Вероника. Ты не можешь всерьез верить в подобную ахинею.
— Я не говорила, что верю в эти фантазии, — холодно возразила я. — Просто предположила, что это возможно.
— Это чертовски невозможно.
— Если бы все ученые были такими же упрямыми, как ты, мы бы до сих пор верили, что корабли доплывут до края света, и считали, что солнце вращается вокруг Земли.
— Я не упрямый…
— Сказано с упрямством быка. Это не твоя вина, что ты страдаешь от недостатка воображения.
— Недостаток воображения! Отказаться от идеи, что призрак играет на клавесине и задувает свечи!
— Я не имела в виду эти вещи, — сказала я, стремясь оставаться терпеливой. — Это явно были трюки. Сквозняки можно сделать с помощью вентиляторов, свечи могут быть подделаны. Что касается музыки…
Стокер поднял руку.
— Это мог подстроить только человек. Механизм часового механизма — чертовски более вероятное объяснение, чем фантом.
Я покачала головой.
— Мы обыскали клавесин «с головы до ног» и не нашли никаких свидетельств того, что с ним что-то делали. Думаю, кто-то должен был сыграть и сбежать через скрытый переход. Что означает следующее: никто из присутствующих на сеансе не мог это сделать, — закончила я.
— Или наш злодей мог спрятать музыкальную шкатулку в коридоре и оставаться с нами, — возразил он. — Любой из гостей или семьи мог бы это сделать.
— Или что-то сверхъестественное… — начала я.
Стокер презрительно хмыкнул.
— Я до сих пор не верю в это.
— Конечно, нет. Я тоже. Просто считаю, что мы должны рассмотреть каждую вероятность, прежде чем остановиться на одной. Должно быть объяснение, которое мы пока не обнаружили. Но найдем.
Он наклонил голову, чтобы с любопытством взглянуть на меня.
— Зачем?
— Что ты имеешь в виду — «зачем»?
— Почему мы должны проникать в здешние тайны? Почему это нас волнует?
Я недоуменно моргнула.
— Потому что это загадка? У тебя нет любопытства? Нет чувства. что тебе брошен вызов?
— Вероника, мы трижды участвовали в таких подвигах. Нас топили в Темзе; мы были почти обречены на заклание; гнались через самые отвратительные
— Ты покинул свою комнату ночью, готовый исследовать музыкальную комнату раньше меня!
— Только потому, что знал: ты собираешься это сделать, и хотел уберечь тебя от неприятностей. Я предпочитаю спокойную и тихую жизнь со своими образцами и научными исследованиями.
— Вот это уж точно лошадиное дерьмо, — кратко определила я.
— Следи за своим языком, Вероника, — сказал он с идеальной мимикой.
О, как я возликовала! Еще раз заняться расследованием в спарринге со Стокером — больше значило быть самой собой, чем когда-либо. Я почувствовала растущее волнение, прилив внезапной свирепой радости, такой же горячей, как и охота на бабочек. Даже поймать Kaiser-i-Hind за крыло не доставило бы мне такого удовольствия. Я радостно вскричала:
— Ты в восторге от погони так же, как я! Тебе просто нравится притворяться, что эти подвиги целиком и полностью зависят от моего подстрекательства. Так ты можешь казаться рациональным и устойчивым, пока я отдаюсь полетам фантазий и нелепым приключениям. И тем не менее, ни одна из наших эскапад не была предпринята без твоей энергичной помощи.
— Помощи? — Его голос повысился недоверчиво. — Уверен, я был главным героем наших авантюр.
Я наклонила голову, изучая его спутанные волосы и ушибленное лицо.
— Нет, я всегда думал о тебе как о своем Гарвине.
— Гарвин! Полоумный помощник Аркадии Браун, — возмутился он.
— Гарвин не глупец, — теперь негодовала я. — Он просто менее одарен, чем его напарница, и вынужден полагаться на ее мужество. И экспертизу. И интуицию.
Стокер изрек что-то еще более отвратительное, чем до этого произнес его брат, и опустился на стул.
— Какое замечательное «привет, как дела», — проворчал он. — В Гарвине нет ничего кроме мышц.
— Чепуха. На тебя тоже довольно приятно смотреть. Не сейчас, конечно, с губой, торчащей как мрачный мул, и с синяком, расцветающем на лице. Но когда ты прилагаешь усилия, то почти красив.
Это была вопиющая ложь. Стокер не был почти красив, он был совершенно восхитителен, и не вопреки своим недостаткам, a благодаря им. Шрам, неподстриженные волосы и признаки грубой жизни только заставляли его казаться более реальным. Тибериус представлял картину идеального джентльмена, одетого с иголочки, но Стокер был всем, что я считаю правдивым, ярким и живым в мире.
К моему удивлению, он прекратил дуться. Внезапно Стокер сел прямо, пристально глядя на меня.
— Что ты имела в виду? Как Тибериус связан со всем этим? Почему его портрет оказался на клавесине? Полагаю, он был влюблен в Розамунду.