Тайны Второй мировой, Соколов Борис Вадимович

Тайны Второй мировой

на обложку

Соколов Борис Вадимович

Шрифт:

Радистка рации РСБ ТЕМЕРШИНА во время дежурства в течение 13 часов проводила время в землянке командира дивизии ХОРОШЕВА, участвуя в совместной попойке, где и ночевала. Военный Совет армии, по информации Особого Отдела, к ХОРОШЕВУ и ЗАЙЦЕВУ мер не принял»{600}. Какого было бойцам идти в бой, когда они знали, что командование весело проводит время, пока люди умирают. Такое знание деморализует не хуже людоедских жуковских приказов.

Мне могут возразить: это, мол, нетипичный, исключительный случай. В одной 59-й армии было так плохо. Но вот совсем другой участок фронта, а положение здесь ничуть не лучше. Вот что излагал бывший секретарь Военного Совета Южного фронта старший батальонный комиссар А. Феденеев в письме Маленкову от 29 декабря 1942 года историю бегства в августе 42-го адъютанта бывшего командующего фронтом генерала Р.Я. Малиновского капитана Сиренко: «Меня отзывает к себе Малиновский и дает читать письмо, которое он нашел у себя в портфеле, и адресованное мне. Письмо оказалось от капитана Сиренко. Обращаясь ко мне, он пишет, что обстановка на фронте сложилась очень тяжело, что-де наши генералы показали себя неспособными командовать, разложились, пьянствуют, развратничают, вроде старого развратника генерала Жука (генерал-майор Жук был на Южном фронте зам командующего по артиллерии и прибыл в штаб фронта вместе с Малиновским из 6-й армии). Что генералы возят

с собой разных «жен» и «дочерей», а попросту возят проституток. Насмотревшись на все это, он, Сиренко, решил, что должен активно бороться с немцами за свою родину, и решил идти в партизаны. Что уже маленький отряд он организовал, пока из 3-х человек, но он разрастется, и о нем, Сиренко, еще услышат. Подписал письмо он уже как командир партизанского отряда»{601}. Одних нравы высших штабов толкали на отчаянную попытку вести свою, «личную», без оглядки на разложившееся командование, войну с немцами, других — на измену Родине, под власовские знамена. Но вряд ли 59-я армия или весь Южный фронт в плане «морально-бытового разложения» и разгильдяйства командного и политического состава принципиально отличались от других армий и фронтов. Ведь тот же командующий 59-й армией И.В. Галанин благополучно прокомандовал различными армиями до конца войны и никак не выделялся вышестоящими начальниками в худшую сторону. Боюсь, что все пороки, свойственные 59-й армии, пышным цветом цвели и на других фронтах. Только вот достоянием гласности для вышестоящих органов они становились только в случае неудач, по каким-то причинам попадавшим в поле зрения высокого начальства, или когда стремились сместить того или иного генерала. В 1943–1945 годах видимых неудач у Красной армии, связанных с оставлением значительных территорий или невзятием тех или иных городов, было гораздо меньше, чем в начале войны (а чрезмерные потери неудачами не считались). Поэтому и поток «телег» в инстанции от особистов и замполитов уменьшился, но это вовсе не значит, что соответствующие явления были изжиты. Да и доклады о неудачах последнего периода войны, в частности, о безуспешном наступлении Западного фронта в Белоруссии в конце 1943 — начале 1944 года, подтверждают и мордобой, и пьянство, и бессудные расстрелы и многое другое, о чем десятилетиями стремились забыть.

Хочу привести только один жуткий документ, который сам по себе доказывает наивность утверждений, будто Гитлер был лучше Сталина, а нацистская Германия — Советской России. Он относится к так называемым «малым Нюрнбергским процессам». После Большого процесса, на котором осудили главных военных преступников, Международный трибунал стал разбираться с изуверами рангом пониже, в том числе и с врачами и охранниками концлагерей, проводивших медицинские эксперименты над заключенными. Материалы порой просто потрясают, ибо не веришь, что люди могли творить такое. Вот что ответил американскому следователю фельдшер медицинского блока женского концлагеря Равенсбрюк сержант Густав Хонстель, ветеринар из Баварии, попавший в Равенсбрюк в 41-м году после контузии (тогда ему было 43 года), на вопрос, что такое «подушки» и «полуподушки»: «Это заключенные женского пола. Иногда взрослые, иногда еще совсем дети. Сначала их еще «куколками» называли, это потом — «подушками». Производилось вылущивание обоих тазобедренных суставов, это — «полуподушка». Или и тазобедренных и плечевых — это «подушка». При ампутации конечностей пилят кость. А тут сечение проводится исключительно по мягким тканям и суставной сумке. И культи нет, только небольшой шовчик там, где подшивался кожный лоскут. И анестезия только местная. Если «подушка», то только туловище с головой. А постоперационные поля гладко прикрыты, как будто так и было с рождения. Если «полуподушка», то туловище с головой и руками. В качестве кожного лоскута на тазобедренные суставы обычно натягивались половые губы. По желанию заказчика, конечно… Офицерам нравилось, если заключенные — совсем беспомощные, беззащитные, и с ними можно делать все, что угодно. А тут еще получалось, что вся нижняя часть тела — сплошная огромная вагина. Оттуда очень рельефно выступают раскрытые малые губы, это по первому варианту (когда подшивались большие губы). А по второму (когда большие губы ампутировались) — клитор выделяется, а вход во влагалище просто огромный. Офицеры гордились своими «подушками», хвастали друг перед другом, изредка менялись…

Я никаких операций не проводил, — поспешно отверг предположение следователя о его участии в вивисекции Хонстель, — только парафинил иногда. А с плечевыми суставами… туда иногда по просьбе заказчика натягивали кожу с подмышечных впадин. Туг проявился неожиданный эффект. Волосы в подмышках уже не были зажаты между руками и туловищем. Может быть, поэтому их рост ускорялся и не останавливался. Вместо рук у «подушки» на этом месте — длинные волосы. Их еще в косички иногда заплетали. За косички офицеры дергали, детство вспоминали…

Еще с «подушками проводились операции по косметической гинекологии. Всем, кроме совсем маленьких девочек, гиповагинацию делали. Это сужение влагалища, оно слишком расширялось от растягивания половых губ. В результате снижались тактильные ощущения при коитусе. А уже по отдельным заказам увеличивали молочные железы, соски, клитор. Иногда просто инфекциями парафина. А иногда — хирургическое формирование. Утончали соски и удлиняли их, где-то до сантиметра-полутора. Или еще фигурными делали, в виде цветочка какого-нибудь. И клитор тоже формировали. Кожу над ним иссекали, его выдвигали вперед, делали большим, сантиметра 2–3, похожим на пенис…

Я как-то видел, капитан Рахст с бумагами работает. На стол перед собой «подушку» вагиной на бутылку посадил и прислонил к стене, чтобы не упала. Бутылка почти вся в нее зашла. «Подушка» даже глаза от боли выпучила, но молчит, боится. Зачем ему нужно было, непонятно — он на нее даже не смотрит, весь в делах. Или еще захожу, за столом штурмбаннфюрер Бельт. «Полуподушка» вниз головой с ним французской любовью занимается. Или несколько офицеров на вечеринку собирались, приносили свои «подушки» и «полуподушки». Как подсвечники их использовали. В углах комнаты промежностью вверх ставили, две толстые свечи — во влагалище и анус, тонкую свечку — в мочеиспускательный канал. Свечи зажигают, пока полностью не выгорят. Еще кольца часто в соски и клитор вставляли, к ним цепочки или медальон с именем владельца вешали. Ходят, бренчат… И в качестве подушек тоже использовали, спали на них, сидели. Но и гуманно тоже относились. За ними ухаживали другие заключенные: хорошо кормили, помогали справлять естественные отправления, мыли, смазывали кремами слизистую, она же открытая была, пересыхала быстро…»{602}

Знаменитый маркиз де Сад в конце XVIII века в «Ста двадцати днях Содома» и в «Новой Жюстине» описал нечто подобное, вплоть до «подушек» мужского и женского пола и использования девушек и женщин в качестве подсвечников и мебели. Всего через полтора века эти жуткие фантазии воплотились в еще более жуткую реальность. В тоталитарных обществах Второй мировой войны к человеку относились как к неодушевленному телу. В том же Равенсбрюке большинство заключенных составляли еврейки, которых нацисты не считали за людей.

Вот в такой атмосфере и появились «подушки» — страшные живые заменители продукции современных секс-шопов. Бьюсь об заклад, что ни охранники, ни врачи Равенсбрюка де Сада никогда не читали, но делали все в соответствии с его гениальными прогнозами. Быть может, у нас в НКВД такого и не было, хотя садисты встречались и здесь. Вот и эксгумация трупов польских офицеров из катынских могил показала, что над несчастными перед смертью издевались и некоторым, возможно, уготовили особо мучительную смерть. Насилием и ощущением собственного всевластия и безнаказанности был пропитан сам воздух, которым дышали сотрудники и гитлеровской Службы Безопасности (СД), и сталинского НКВД. Причем палачами часто становились случайно. Не будь военфельдшер Хонстель ранен, останься до конца войны на фронте, никогда бы не узнал о Равенсбрюке и не был бы причастен к преступлениям против человечества.

Жутко себе представить, если бы в войне вдруг победила гитлеровская Германия с Освенцимом и Равенсбрюком, с «окончательным решением еврейского вопроса», с миллионами загубленных военнопленных и мирных граждан на оккупированных территориях. Но представим себе на минуту, что такое произошло, и несколько десятилетий спустя германские историки постнацистского периода, воспевая Великую Победу, скажут: «Да, убивать евреев плохо, да, не очень здорово нападать на соседей, да, расстрел заложников нарушает все международные нормы, да, Гитлер был диктатором, ничего общего не имевший с демократией, но без этого мы бы не победили. Так давайте судить обо всем с позиций того сложного времени, когда Германия находилась в окружении враждебных государств, готовых вот-вот напасть на нее, и с учетом этого оценивать дела политиков и полководцев». «Чушь», — скажут мои читатели и будут, без сомнения, правы. Но почему подобное же определение не приходит им в голову, когда они знакомятся с распространенными у нас трактовками истории Великой Отечественной войны, утверждающими: да, Сталин был жесток, да, Жуков был суров, да приказ № 270 нарушал все нормы обращения с собственным народом, да, оккупация Прибалтики, раздел Польши, нападение на Финляндию не соответствовали нормам международного права, да, Сталин совершил преступления, да, победили мы большой кровью, но все-таки победили. А поэтому Великая Победа оправдывает и существование коммунистического режима, и жестокости военного времени. Также и с Жуковым получилось. Миллионы считают, что «народный маршал» был суров, но справедлив, что он внес самый большой вклад в победу, а потому достоин почестей и памятников. Но нравственно ли ставить памятники человеку, который готов был расстреливать семьи сдавшихся в плен? Настоятель Троице-Сергиевой лавры архимандрит Кирилл писал младшей дочери Жукова Марии об ее отце: «Чувствуется, что душа его христианская… Печать избранничества Божия на нем чувствуется во всей его жизни»{603}. Если бы он читал шифрограмму № 4976, никогда бы ничего подобного не написал. И, надеюсь, кавалеры ордена Жукова, зная вот эту страшную правду о маршале, не стали бы возлагать на себя эту награду, а власти не стали бы воздвигать ему памятники. Случай с Жуковым, да и со всей историей Великой Отечественной войны, доказывает, как важно иметь доступ ко всем документам, переворачивающим привычную картину той эпохи. И надо еще написать подлинную историю Великой Отечественной как важнейшей части Второй мировой войны. Неужели наш великий народ не достоин иметь честно написанную историю самых своих тяжелых страданий и самых выдающихся подвигов?