Тайны йога-центра
Шрифт:
Сев снова в кресло рядом с Агарвалом, священник полистал альбом, нашел, что искал, и протянул альбом Агарвалу. На снимке были изображены двое юношей лет по семнадцати — один высокий, с вьющимися светлыми волосами, другой — наоборот, очень маленький, ниже первого на голову, темноволосый с двумя крупными родинками на левой щеке. Агарвал чуть было не вскрикнул — до того второй был похож на Вилли Смита.
— Это, — священник показал на светловолосого юношу, — Вилли. Снимок я сделал за месяц до гибели отца Вилли. А рядом — сын Голифакса — Джон.
— Теперь мне понятно, почему Бенджамин был так взволнован, когда вернулся из своей последней поездки в ваш город. Ведь тот, кого он считал своим братом, на самом деле был Джоном Голифаксом, — как бы рассуждая про себя, тихо сказал Агарвал.
Священник несколько раз быстро перекрестился и что-то зашептал. Кошка, почувствовав волнение хозяина, проснулась и быстро спрыгнула на пол.
— Как же так? Значит, тот, кто лежит в могиле там, во дворе, Вилли Смит? — взволнованно сказал он, покачал
— Получается именно так. А что, тогда, тридцать лет назад, неужели никто не понял, кого именно хоронили?
— Нет, Голифакс сам этим занимался, да и труп был так ужасно изуродован, что решили даже в церкви не открывать гроб. Честно говоря, я был внутренне против этого, но, поймите меня правильно, ничего не мог тогда сделать. Такой грех я на душу принял! — заохал священник.
Агарвал немного испугался за старика и решил переменить тему разговора.
— Извините, вы не могли бы дать на время это фото? — после небольшой паузы, во время которой священник все время причитал и крестился, сказал Агарвал.
— Конечно, возьмите, если оно вам нужно, — ответил старик.
— А не можете немного рассказать, что за люди были отец Бенджамина и Голифакс с его сыном?
Священник, по-видимому, с трудом отходил от испытанного потрясения и поэтому снова немного помолчал, прежде чем ответить, а потом начал издалека:
— Как вы, вероятно, знаете, сразу после провозглашения независимости страны большинство англичан, как, впрочем, и других европейцев, распродало свои дома и уехало отсюда, а те, кто остался, стали держаться ближе друг к другу. Что говорить — после бессмысленных погромов первых дней независимости мы здесь боялись всякого. Я же по своей профессии обязан сближать людей, очищать их мысли от скверны мирской. Верно поведал апостол Павел: «В последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам-обольстителям и учениям бесовским». Именно так тогда все и случилось. Я всегда был противником колониализма и поэтому, поверьте мне, искрение радовался закату Британской империи, хоть и родился англичанином. Но я знал, что господство над людьми, даже с самыми гуманными целями, еще никого не делало лучше. Боже мой, каких только исповедей мне не приходилось в то время выслушивать! Смит-старший тоже был не без греха. Он же был банкиром, а деньги, если им посвятить свою жизнь, обязательно испортят даже очень хорошего человека. Но хочу сказать, что в последний год жизни с ним происходило то, чему я не мог не радоваться. Он стал гораздо добрее и отзывчивее, хотя жизнь не баловала его. Смит стал регулярно ходить и церковь, жертвовать на благотворительные нужды, принял и пригрел в своем доме Голифакса, пришедшего к нам в город неизвестно откуда с сыном и без гроша в кармане. Правда, накануне своей гибели Смит опять начал вызывать у меня беспокойство. Он вновь как-то замкнулся в себе, стал редко ходить в церковь, а когда по моей настойчивой просьбе пришел исповедоваться, начал говорить о какой-то неминуемой беде, грозящей роду людскому. Я старался, как мог, его успокоить, по тщетно. И вот накануне того рокового воскресенья, в субботу днем, он пришел ко мне, пришел не как обычно, а через калитку кладбища, держа в руках какой-то завернутый в тряпку сверток. Развернув его, он вытащил небольшую, но очень тяжелую, по-видимому свинцовую, коробочку, внутри которой лежала пластинка из легкого материала — не то какого-то металла, не то какого-то неизвестного мне минерала с таинственными знаками, выбитыми на ней. Смит закрыл коробку, вновь обвернул ее материей и попросил спрятать так, чтобы никто не смог ее найти. Потом он сказал мне: «Только моему сыну Бенджамину, когда он станет совсем взрослым, можешь передать это. Пусть он попытается побороть зверя». И не говоря мне больше ни слова, Смит ушел, а ночью случился пожар, и он погиб в огне. Сгорела вся правая половина дома. Среди вещей в гостиной у камина нашли полуобгоревшее Святое писание, заложенное на тринадцатой главе Откровения Иоанна Богослова. А в ней говорится о видении зверя, который обольщает живущих на земле. — Священник снова замолчал и перекрестился. — Что касается Голифакса, то, признаться, мне сразу, с первого взгляда чем-то не понравился этот человек. Но я, слуга божий, не должен давать мирским страстям вмешиваться в мое служение людям. Сначала я пытался как-то понять Голифакса, привлечь его в лоно святой церкви, но все мои усилия оказались напрасными. Смит объяснял это трагедией, которую пережил Голифакс, связанной с гибелью его жены. Однако никто так точно и не мог сказать, что произошло с его семьей. Спустя некоторое время я узнал, что Голифакс связался тогда с только зарождавшейся к нашей стране организацией «Ананда Марг». Вы, может быть, знаете, что первоначально эта организация была создана в Индии в 1955 году, но затем, через год, ее последователи появились и у нас, тем более что название нашего города хорошо сочеталось с названием этой организации.
— Я кое-что раньше уже слышал об «Ананда Марг», но никогда не думал, что и у нас найдутся ее сторонники. Насколько мне известно, девизом этой во многом мистически-таинственной организации является: «Самоосвобождение и служба человечеству». Философия, исповедуемая членами этой группы, базируется на невероятной смеси элементов учения тантры и йоги. Конечной целью объявляется создание группы «сверхчеловеков», обладающих «космическим сознанием», сверхъестественными способностями,
— Сатана, и никто более, руководит ими. Представьте себе, — продолжал свой рассказ священник, который, кажется, уже немного успокоился, — я был тогда невольным свидетелем их бесовского сборища, на котором принимали новых членов в их банду. Однажды, было это поздно ночью — меня тогда уже начала посещать неизменная спутница всех одиноких стариков — бессонница, я сидел, как сейчас, вот здесь, перед камином, — и вдруг до моего слуха донеслись с кладбища какие-то очень странные звуки. Я накинул плед, вышел из дома и, крадучись, направился к кладбищу. Подойдя поближе, я увидел при свете луны силуэты нескольких человек. Внезапно звуки прекратились, но люди не уходили. Я подкрался как можно ближе и стал за большим крестом-памятником на могиле моего предшественника — отца Ричарда. Вскоре я стал свидетелем поистине сатанинского действа: пять или шесть человек, сейчас уже точно не помню, стали в круг, а внутри его я увидел — догадываетесь кого? — Голифакса. В одной руке он держал огромный блестевший в лунном свете кривой кинжал, который, как я потом узнал, Символизирует в этой секте полное отсечение всех прежних мирских связей и безропотное отныне подчинение воле их главаря, а в левой — настоящий человеческий череп из раскопанной рядом могилы, что должно было означать признание бренности всего мирского.
Священник сделал небольшую паузу, как бы давая себе немного отдохнуть от воспоминаний об этих ужасах, а затем продолжил свое повествование. Оно очень заинтересовало Агарвала, старавшегося не пропустить ни одну деталь из рассказа старика.
— Хочу вам сказать, что я к тому времени уже немного знал о ритуалах, принятых в сектах, исповедующих сатанизм, и был поражен их схожестью с тем, что я увидел на кладбище. Честно вам признаюсь, я был настолько ошеломлен, что не решился вмешаться. Тем более, как я понял, и Голифакс, и люди, его окружившие, находились в состоянии мистического экстаза и могли запросто убить меня. Я дождался, пока они закончат свой бесовский шабаш, вернулся домой, но уснуть уже был не в состоянии и поэтому пошел в церковь, где молился до самого рассвета. Как только стало совсем светло, я вернулся туда, где был ночью, и не нашел и следа того, что видел всего несколько часов назад. Могила была вновь аккуратно закопана, и только по ее краям были заметны свежие следы лопаты. Я окропил все это место святой водой и осенил крестным знамением, дабы изгнать бесовский дух, и никому о виденном не говорил. Но, казалось, Голифакс догадывался о том, что я стал свидетелем его обращения в сатанинскую веру, и избегал встречи со мной, а спустя две недели случился пожар в доме Смита. Следствие тогда так и не смогло установить, как погиб Смит — сам застрелился или в него стреляли, — так обгорело его тело. Но я был уверен, что он был убит не кем иным, как Голифаксом. Поэтому я считал, что несчастье, постигшее его неделю спустя, было карой божьей.
Видно было, что священник, рассказывая Агарвалу все это, вновь внутренне пережил события тех далеких дней, и поэтому Агарвал решил немного переменить тему разговора.
— А где вы хранили шкатулку, которую вам передал Смит? — спросил он после небольшой паузы, дав собеседнику достаточно времени, чтобы, поласкав пригревшуюся и, как видно, окончательно разомлевшую на его коленях кошку, отвлечься от неприятных мыслей.
— Сначала я спрятал ее у себя в шкафу, но, странное дело, — мои фотографические пленки, лежавшие рядом, засветились. Поскольку я немного читаю газеты и журналы, я понял, что она излучает что-то похожее на рентгеновские лучи. Поэтому, а также опасаясь, что кто-нибудь проникнет в дом в мое отсутствие, я перенес шкатулку в церковь и спрятал ее в обитый толстыми свинцовыми пластинками ящик приходской казны.
Агарвал понимающе закачал головой. Теперь ему стало ясно, почему, как писал Бенджи, у тех, кто брал пластинку, на руках через несколько часов высыпала сыпь. Вероятно, пластинка излучала радиоактивность.
— Бенджамин, хотя он первый раз приехал в Анандпур лет пять назад, заговорил со мной о пластинке лишь этой весной, и я, как завещал отец Бенджамина, передал ему шкатулку вместе с пластинкой. Вот, пожалуй, и вся история. — Священник снова глубоко вздохнул и отвел в сторону глаза.
«Надо срочно рассказать все это Виджею», — подумал Агарвал и начал прощаться со священником.
В гостиницу он добрался, уже когда солнце село и на улицах слабым желтоватым светом зажглись огни фонарей. Только в центре города было светло — горели рекламы магазинов, издалека была видна как бы парившая над городом вывеска отеля «Империал». Ключи от номера ему подал уже другой, молодой, администратор. Вернувшись в номер, Агарвал попытался дозвониться до Виджея, но его телефон не отвечал. Агарвал решил побыстрее поужинать и возвратиться в столицу. Он понимал: от того, как быстро он сообщит Виджею то, что ему удалось узнать, будет многое зависеть. Он заказал в службе обслуживания овощное рагу, домашний сыр, чай, несколько бутербродов, быстро поел и спустился вниз, рассчитался за номер, сел в машину, и через полчаса позади него остались огни последних домов пригорода Анандпура.