Тайны завещания Ленина
Шрифт:
«Само слово «мы» в этом тексте призвано было показать, что Ленин отнюдь не снимал с себя ответственности и вины за все, что происходило в стране до 1923 года; вместе с тем он безоговорочно выдвинул требование коренным образом изменить сами методы политической деятельности. Однако его преемники, начиная с тех двух, которых он тогда же выделил как «выдающихся членов современного ЦК» — Троцкого и Сталина, отнюдь не были склонны «проявить осторожность» — даже в самой малой степени…
Это, увы, характерно и для сегодняшних левых радикалов: любые призывы к «осторожности» приводят их в негодование».
Мне
Они при отупелом попустительстве или даже при содействии значительной части населения совершили буржуазную революцию, а потому спешили воспользоваться ситуацией. Если во время пролетарской революции «грабили награбленное», то теперь расхищали наработанное советским народом. Разница принципиальная.
В начале 1920-х годов даже вдохновитель пролетарской революции Ленин оказался в замешательстве. Ситуация складывалась критически и непредсказуемо. Приходилось, пусть даже отчасти и под своим контролем, использовать ради сохранения государства капиталистические отношения. Совсем не так представлялось в теории. Взяли власть легко, сохранили с огромными трудностями, но, как бы там ни укрепляли власть рабочих, не они определяли жизнь державы, а крестьяне, составлявшие чуть меньше 80% населения.
То, что хотелось считать временным отступлением — экономическим, политическим, социальным — грозило обернуться полным провалом. Это сознавали все. Только никто не знал наверняка, что надо предпринять. Теоретические схемы оказались слишком упрощенными, а исторический опыт отсутствовал, ибо социалистическая революция произошла у нас впервые в мире, если не считать скоротечной Парижской коммуны. Приходилось принимать решения в состоянии неопределенности.
Путь к социализму не был проторен. Он оказался чрезвычайно трудным и непредсказуемым. Мировая война содействовала свержению самодержавия, а затем и Временного правительства. Но эти обстоятельства были благоприятны для Октябрьской революции, но не для создания демократического, а тем более процветающего государства.
Как поется в песне: «Есть у революции начало, нет у революции конца». Да и сам Ленин повторял: надо начать драку, а там видно будет. Ну а в драке, в отличие от боксерского поединка, не предусматриваются перерывы между раундами. Тут времени на раздумья в обрез. Переход от вооруженной борьбы за власть к мирному строительству требует немалого времени. В особенности, если есть постоянная угроза извне.
При всем своем желании Сталин не мог действовать медленно, продуманно, осторожно. Ведь в отсутствие Ленина и в самом руководстве партии положение было нестабильным. Приходилось вести себя подобно эквилибристу на канате: балансировать, чутко реагируя на изменение ситуации. Но при этом требовалось управлять государством, постоянно решая насущные задачи. И нельзя было упускать
3. «…Мы аппарат, в сущности, взяли старый от царя и от буржуазии и… теперь с наступлением мира и обеспечением минимальной потребности от голода вся работа должна быть направлена на улучшение аппарата».
Было бы смешно Сталину торжественно клясться в том, что он улучшит бюрократический аппарат. Тем более что это и без того было его прямой обязанностью. А по сути дела, выполнил ли он этот ленинский завет? Возможно, отчасти выполнил, но лишь в малой мере. Не из-за пренебрежения к указанию своего учителя. Сказывались объективные обстоятельства.
О радикальной ломке административных структур говорил и Троцкий. В этом отношении он был настроен еще более радикально, чем Ленин. Троцкий упорно доказывал необходимость не просто улучшить административный аппарат, а разломать его и создать новый.
В своей программной работе «Новый курс» Лев Давидович провозгласил: «Главная опасность старого курса, как он сложился в результате как больших исторических причин, так и наших ошибок, состоит в том, что он обнаруживает тенденцию ко все большему противопоставлению нескольких тысяч товарищей, составляющих руководящие кадры, — всей остальной партийной массе, как объекту воздействия».
«Бюрократизация в своем длительном развитии, — писал Троцкий, — грозит отрывом от массы, сосредоточением всего внимания на вопросах управления, отбора, перемещения, сужением поля зрения, ослаблением революционного чутья, т. е. большим или меньшим оппортунистическим перерождением старшего поколения, по крайней мере, значительной его части. Такие процессы развиваются медленно и почти незаметно, а обнаруживаются сразу. Усматривать в этом предостережении, опирающемся на объективное марксистское предвидение, какое-то «оскорбление», «покушение» и пр. можно только при болезненной бюрократической мнительности и аппаратном высокомерии».
Серьезные обвинения и предупреждения! Правда, сказано лишь о тенденции, угрозе, возникающей не сразу, постепенно. Казалось бы, проявляется забота о партии и государстве. Но позже Троцкий раскроет свои карты. Он уже со всей определенностью будет утверждать, что в СССР сформировалась и правит «новая антинародная насильническая и паразитическая каста», а чтобы ее свергнуть, «нужна новая партия».
Сталин и его сторонники (на ХШ съезде подобные заявления Троцкого резко критиковал Зиновьев) осознали опасность ломки сложившейся структуры управления. Хотя в партии немало оставалось сторонников троцкизма.
Такова была революционная установка. Как в песне: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…» Что же будет затем? Начнется строительство нового мира. Но разве все прежнее было так уж плохо? И разве не приходится новой власти создавать систему управления, а также, между прочим, органы насилия или, говоря иначе, государственной безопасности.
Троцкий был талантливым демагогом. Он попытался использовать обычное недовольство граждан бюрократами в своих целях, для противостояния той административной системе, которую создавал Сталин.