Тайные тропы Бездны
Шрифт:
Коллеги мало что понимали, но согласно кивали, как китайские болванчики.
— Но мы с вами люди современные и воспитанные, поэтому предаваться пессимизму не будем, а смело обсудим некоторые щекотливые моменты. Информация из этого кабинета, естественно, никуда не уйдёт: останется между нами. Итак, кто желает высказаться?
Дина не стала уточнять, что всю информацию она записывает на диктофон: зачем подопытным такое знать, не на исповеди же они.
Первой, на удивление, захотела высказаться математичка бабушка Мамошина. Видно накипело у Алевтины Георгиевны предостаточно.
Дина поощрительно
— Я вам сейчас всё честно скажу, — шамкая вставной челюстью, начала Алевтина Георгиевна, — я дура. Полностью набитая дура от пяток и до макушки, и с каждым часом всё дурнее становлюсь.
— О, как! — тихо про себя обрадовалась Дина. — Сразу такое провокационное заявление. Это замечательное начало, и оно предвещает скандальчик.
— Я уже забыла несколько букв, — голос Мамошиной окреп. — Например, я совершенно забыла буквы «Щ», «Ы» и эту, как её, ну ту с хвостиком…
— «Й», — пришёл на помощь Безпалько, при этом он солидно откашлялся.
— Ага, спасибо… И цифры некоторые я забыла, — продолжила явно сумасшедшая бабушка. — Цифры восемь и четыре, вот, хоть убей, не вспомню. И это меня беспокоит…
Вот это номер — подумала Дина — преподаватель математики забывает на ходу цифры. Завтра же запись с диктофона покажу директору школы: пусть послушает, кого она здесь у себя пригрела, маразматичек всяких. А коллеги сидят, как будто их это не волнует, что странно.
Дина хотела подстегнуть дискуссию, сказав что-нибудь умное, но дискуссия продолжила набирать обороты и без её слов.
— Да, меня это сильно беспокоит, — продолжала несчастная Мамошина. — И я предприняла меры…
— Какие? — встряла Дина, чтобы хоть что-то сказать. — Опишите, пожалуйста.
— Я решила накраситься, — кивнула на поощрительные слова Мамошина.
— И? — с удивлением сказала Дина.
— Вот тут беда коллеги, — выпалила Мамошина, чуть ли не теряя вставную челюсть. — Я, как оказалось, и накрашенная страшная. Меня это тревожит до селезёнки. От этого я зверею и хочу кого-то прибить… ..лопатой. Непременно лопатой.
— Вот, вот, — встряла в разговор Инна Валентиновна. — Как я вас, голубушка, понимаю. Мне, что характерно, и самой хочется кого-нибудь прибить или покалечить. Лопата — это здорово. Меня вот тоже обуревают тревоги, постоянно что-то где-то шебаршит рядом, слова всякие, стыдно сказать какие: мат-перемат и скабрезные предложения. Про свои сны, коллеги, я вообще молчу. Это разве сны? Разве тут выспишься, когда полночи кого-то разделываешь большим мясницким ножом. Хрясь — голова отлетела, хрясь — рука в сторону… и кровища кругом! Кровищщща! Как на скотобойне. И запах соответствующий. Думаете приятно всю ночь ножиком махать? Утром встаёшь усталым, как после смены. Тут на работу надо переться. Вот такая проблема.
— Фи, ножик, коллега, это пройденный период, — вклинился в разговор Безпалько. — Пора вам, коллега, переходить на топорик, а ещё лучше на бензопилу. Это гораздо продуктивнее получается. Отвечаю. Пока вы там одного человечка своим ножиком разделаете или лопатой укокошите, бензопилой можно кучу народа расфасовать. Гораздо, доложу вам, эффективнее получается.
— О, бензопила, это здорово, круче лопаты, — зашлась
Дина, сидела с округлившимися глазами, и не смела даже слово вставить в оживившуюся дискуссию. Странно как-то всё. Дискуссия завернула куда-то не туда. Правда, коллегам направляющие слова Дины уже и не требовались. Они все разом хотели высказаться по теме, и немедленно. Накипело.
— Вот с голосами у меня всё нормально, — солидно продолжил Семён Митрофанович. — Живу с ними мирно, душа в душу, хотя они иногда безобразничают и предлагают: «Убей! Убей! Возьми топор и замочи! Сделай на уроках труда огнемёт и сожги эту школу к ебеням». А я не желаю никого убивать просто так, из-за каких-то голосов в голове, даже мочить почти никого не хочу, и жечь тоже не очень хочу, но руки чешутся. Вот спать я хочу тихо и мирно, а не получается. Из-за нервов. Да и то — как я могу быть спокоен и выдержан, если у меня не только клетки нервные, но и вся система нервная. Сна у меня от этого нет! Ни в одном глазу. А если когда и есть, то снятся всякие, прости Господи, лошади. И я верхом на них. Мне, коллеги, не очень-то по душе, чтобы разумное существо прыгало у меня между ног всю ночь.
— Кровищщща! — сама с собой о чём-то беседовала Инна Валентиновна. При этом она протягивала вперёд руки, растопырив пальцы, и делала страшные глаза.
— Э, — вставила междометие потрясённая Дина. На большее её не хватило.
Безпалько, не обращая внимания на выкрик Инны Валентиновны и на потуги психологини что-то сказать, продолжал:
— Голоса — это фигня, а сон у меня плохой, это да, с этим делом беда, — нахмурив брови, продолжил он. — Вчера снилось, как мы с завхозом гонимся за Валькой Ляшко, ну вы знаете эту девицу, ученица десятого класса. В девке, наверняка, сто кило чистого веса. Во разъелась девчуля, здоровое питание нас всех побери. На стуле еле помещается. И прикиньте, коллеги, мы с завхозом совсем голые, в чём мать родила, за Валькой гонимся. Еле поймали. Вот к чему такой сон?
— Это к повышению зарплаты, — с умным видом предположил Никодим Викторович.
— Значит, поймали Вальку-то, вы с завхозом, — прошамкала Мамошина. — И зверски её изнасиловали? — с надеждой спросила она. — Какая романтичная история: мороз по коже.
— Кого изнасиловали? Вальку-то? — удивился трудовик. — Пусть этого бегемота извращенцы насилуют. Мы с завхозом не такие. Мы нормальные. Мы её поймали и съели, как аборигены капитана Кука.
— Кровищщща! — опять принялась за своё зам директора.
До сих пор спокойно сидящий Никодим Викторович, всё же вставил свои две копейки в дискуссию:
— У меня, коллеги, со сном получается несколько лучше, чем у вас: меня не так сурово плющит. Просто я запойный алкоголик, о чём и каюсь перед всем обществом. Люблю это дело, знаете ли, и сплю хорошо, когда под газом, но не всегда. Случается, беспокойство одолевает: хочется чего-то этакого с сексуальным подтекстом и чуток с садизмом. Но это терпимо. Но, когда Луна, коллеги, в Козероге, как сегодня, мне совсем плохо: я же живой человек, я тоже желаю загрызть кого-нибудь помоложе. Эти желания я заглушаю двумя-тремя бутылками водки, ага. Пока получается. Она, родимая, меня отвлекает от таких мыслей. Здорово я придумал, правда?