Те, кто любит. Книги 1-7
Шрифт:
— Нет. Я намерен оставаться в Брейнтри и покончить со сварой, учиненной этими нечистоплотными неучами в праве. Они побуждают городских жителей затевать тяжбы друг с другом. В этом их преступление. Некоторые из них так ловки, что прибирают к рукам поместья наших соседей. Вы слышали обвинение, брошенное судьей Дайером: «Адвокаты кормятся за счет грехов народа»?
— Вероятно, поэтому адвокаты были издавна запрещены в Новой Англии.
— Эти люди не адвокаты, мисс Абигейл. Они никогда не изучали право. Большинство из них это возбудители процессов, развлекающих завсегдатаев таверн. Это подобно тому, как если бы доктор Коттон Тафтс
— Но если право состоит из того, что вы назвали «грязным крючкотворством и смехотворными тяжбами», то почему вы хотите заниматься юридической практикой?
Его возбуждение сразу же испарилось, и выражение лица потеплело. Она заметила, что его глаза подобны поверхности моря и их окраска зависит от погоды: жемчужно-серые, когда облака нависают над головой, лазоревые на ярком солнце, зеленые при дожде и фиолетовые при буре; переменчивый человек с перепадами настроения подобен океану, в котором отражается небо. Он глубоко вздохнул, как бы уйдя в себя.
— У меня была склонность к проповедям. Я учился упорно и много сил отдал изучению теологии. Но в конце концов у меня не сложилось убеждение, что могу быть ортодоксально верующим. Ни священник, ни сам папа не имеют права сказать, чему я обязан верить, и я не поверю ни единому их слову, если полагаю, что оно не основано на разуме и не является откровением. Каждый человек имеет право говорить, думать и действовать по своему разумению в религии, так же как в политике.
— Мой отец не стал бы оспаривать эту концепцию.
— У меня пытливый ум. Временами я обнаруживаю, что думаю как поклонник антиномии, [6] и поскольку один из проповедников, с которым я жил в пансионате во время учебы, был изгнан из конгрегации за такую ересь…
— Короче говоря, вас не допустили до службы?
Он повернулся и посмотрел ей прямо в лицо.
— Я восхищаюсь юриспруденцией, мисс Абигейл. Право — это кодифицированный разум. Право — это справедливость. Оно гарантирует наши права. Без кодифицированного права мы жили бы как дикари. Истинные юристы тратят свое время на то, чтобы избавлять людей от неприятностей. Когда я решил посвятить себя праву и пошел в ученики к мистеру Путнаму, знаете, какой вопрос я задал самому себе?
6
Антиномия — попытки разума выйти за пределы опыта.
Она улыбнулась; теперь она не в силах остановить Джона Адамса. Он вытянул свои короткие руки перед собой так, что пальцы пухлых ладоней почти соприкасались, словно он обнимал и судью, и присяжного заседателя.
— Я спрашивал себя: какие правила следует соблюдать, чтобы стать видной фигурой, быть полезным и уважаемым? И принял твердое решение никогда не допускать подлости и несправедливости в юридической работе, просиживал за книгами по вопросам права, по меньшей мере, шесть часов в день, добиваясь ясного понимания справедливого и неправедного, законного и беспристрастного. Я искал ответа в римских, французских, английских трактатах о естественном, гражданском, обычном и конституционном праве. Старался извлечь из анналов истории представление об истоках и предназначении правительства, ведь все цивилизованные правительства
Его голос звучал звонко и ясно, с чувством гордости за самого себя. Вдруг его глаза затуманились, и его тяжелая голова на короткой шее поникла.
— Я произнес целую речь, верно? — спросил он вполголоса.
— Меня она взволновала.
— Меня также. В Гарварде я входил в клуб студентов, и они часто просили меня почитать на их встречах, главным образом трагедии. Им казалось, что я обладаю способностями оратора и что из меня получится скорее адвокат, чем священник. — В его голосе зазвучала ирония. — Мне недавно исполнилось двадцать шесть лет, и вот уже шесть лет, как я изучаю право. Из двадцати шести лет жизни так мало использовано по целевому назначению. Я все еще плоховато знаю латынь и греческий…
— У вас склонность к самобичеванию, — сказала Абигейл.
— Каждый вечер даю себе клятву, что встану с восходом солнца и прочту книги Литлтона и Кока. Однако вместо этого сплю. Я сознательно перестал изучать математику и философию, чтобы высвободить время для Локка и Монтескье. Я жажду больше познать этику, мораль и английскую литературу: Мильтона, Чосера, Спенсера, Свифта.
— После этого на что вы используете ваше время?
— Буду ухаживать за девушками.
Она с удивлением уставилась на него широко раскрытыми глазами, недоверчиво приоткрыв рот. Потом они расхохотались.
— Это неправда, знаете, — прошептал он.
— Что неправда?
— Что она очаровала меня. Я никогда не ухаживал всерьез за вашей кузиной Ханной. Ох, я мог бы, если бы Джонатан Сиуолл и Эстер Куинси однажды вечером не захватили нас врасплох и не вмешались в нашу беседу.
Он вскочил со стула и принялся ходить взад-вперед около своего пальто, расстеленного на песке.
— Тот брак поверг бы меня в нищету и безвестность. Ваша кузина Ханна мастер поддразнивать: она обхаживала Ричарда Кранча, Парсона Уиберда, меня и в то же время писала страстные письма с признаниями доктору Белу Линкольну.
Он вдруг остановился.
— Правда, я посещал дом Куинси так часто, что в ее семье зародилась мысль, будто я ухаживал за ней. Мой отец пресек это. Он сказал: «Сплетни о тебе и Ханне так широко расползлись, что если не женишься на ней, станут говорить, что или она водила тебя за нос, или ты ее». Ханна же продолжала уверять меня, что в ближайшие пять лет она не собирается замуж; да и после этого срока не собирается.
— Вот почему вы не боялись посещать ее?
У него была обескураживающая манера смотреть на собеседника, он как бы пожирал его. Невозможно было отвести свои глаза от него.
— У меня не было выбора. Знаете ли вы, что каждый видный, занимающий положение человек в этой колонии хочет, чтобы его дочь вышла замуж за мужчину, который с ней никогда не встречался?
— Я была несправедлива к вам, мистер Адамс, — ответила она. — Я подумала, что Ханна обидела вас.
— Я был также несправедлив к вам, мисс Смит. Помнится, два года назад мне казалось: Ханна милая и любящая, а дочери пастора Смита не столь влюбчивы и нежны.
— Но это было в самом начале…
— Я спрашивал себя: дочери Смита остры умом, но откровенны ли, нежны и искренни? Нет, ответил я себе, не нежны, не откровенны и не искренни.