Те же и граф
Шрифт:
Ходят слухи, что аттестат скоро снова будет учитываться при поступлении. У нее возникали вопросы и по программе, которую давала Колосова. Надо ли детям так подробно изучать серебряный век, и почему так мало советских авторов? И так бесконечно. Причем, встречаться с Машей она почему-то не хотела, а действовала преимущественно через завкафедрой или директора.
Только однажды позвонила. Никакого хамства или брани, конечно, она не допустила, была безупречно вежлива и даже оговорилась:
– Дети от вас без ума!
Однако под внешней доброжелательностью скрывалась какая-то необъяснимая
Естественно, многое из программы не успевали проходить. Во-первых, потому что школьники упорно не хотели читать Бунина или Андреева. Приходилось читать вслух в классе, иначе, о чем с ними беседовать? Во-вторых, много часов пропадало из-за праздников, диспансеризации, олимпиад и прочих мероприятий, не имеющих отношения к учебному процессу. В-третьих, сократили количество часов литературы, а программа осталась прежней. Маша и так уже сжала весь материал до предела, жалко же. Словом, придраться всегда есть к чему.
– Надо отдать должное Коле, - рассказывала она Милке, - он ведет себя достойно. Занимается с большим интересом, ребенок думающий, но знает себе цену. Первое время пришлось с ним пободаться. Зато сейчас у нас, кажется, взаимопонимание.
– А мамашка что же, ревнует?
– спросила Милка.
Маше не приходило это в голову. Сейчас она припомнила претензии Колиной мамы и интонации, с которыми та их проговаривала. Да, что-то в этом есть!
– Кто знает. Может, и ревнует. Она с таким недовольством сказала: "Нет, конечно, дети вас обожают!" А дальше шло продолжение, вроде как не за что обожать. Понимаешь?
– А она кто?
– Бородина? Не знаю, надо посмотреть в журнале. А что?
– Может, она тоже педагог со стажем?
– предположила Милка.
– Тогда тут ревность двойная. Ты поинтересуйся. Она очень даже может напакостить тебе!
– Зачем?
– искренне изумилась Колосова.
– Ладно бы Коля плохо учился или я его как-то обижала. Нет же.
– Я всегда говорила, что ты ни черта не смыслишь в людях!
– сделала вывод Милка, а Маша задумалась над сказанным.
– Нет, отчего же?
– наконец отозвалась она.
– Может, я просто не могу сформулировать какие-то вещи, но чувствовать-то чувствую. Бородина неприятна тем, что мягко стелет, но жестко спать. И я ей почему-то мешаю жить.
– Да уж, - непонятно хмыкнула Милка, но продолжать не стала.
Они выпили чаю с давешними пирожными, поболтали о пустяках, и Милка засобиралась домой.
– Ты хвалила Прилепина, - вспомнила она.
– Дай почитать, а то я не нашла его трудов в электронном виде.
Маша теперь редко покупала книги, уж больно не по карману, но если все же покупала, то потом расставалась с ними с трудом. Она стоически взяла с полки томик и подала его Милке.
– Только ты верни ее мне, Мил! Я сама могу забыть, ты знаешь...
– О чем речь, конечно!
– легкомысленно ответила Попова.
–
Она сказала это со скрытой гордостью, а Маше стало грустно. У Милки был сын, ее ждал Гена, пусть не муж, но человек, который был ей близок. А Маша оставалась опять в одиночестве. Где же Орлов?.. И Толя? Закрыв за подругой дверь, одинокая дева направилась в комнату и еще раз тщательно прошарила все места, куда могла завалиться визитка Игоря. Ее нигде не было.
Глава 9
У постели больного
Два дня Колосова провела на диване. Идти куда-то без денег не было смысла, просто так гулять не хотелось. Мама больше не звала к себе, она принимала гостей, друзей молодости. Толя не заходил, и Маша испугалась, что больше не придет. Она еще дважды предпринимала попытки найти визитку Орлова и не нашла. Сам он как в воду канул. Пересмотрев неимоверное количество новогодних комедий и мелодрам, подъев все праздничные остатки, Колосова решилась выйти за хлебом. Она открыла копилку в поисках десяток, и тут зазвонил мобильный телефон.
Он редко звонил, поэтому Колосова с тайной надеждой и страхом взглянула на дисплей. Высветилось "Толя". Маша удивилась: они почти никогда не говорили по телефону. Эх, надо было самой позвонить, опередить его, извиниться!
– Да,- ответила Маша самым нежным голосом, какой только был в ее арсенале.
– Маша, вы извините, я в субботу не приду,- сказали в трубке.
– Да, понимаю, - привяла Колосова.
– Ты обиделся, да?
– Нет, я не обиделся, - глубоким медленным голосом ответил Толя.
– Я в больнице.
Маша тотчас всполошилась.
– А что с тобой? Что-то серьезное? Почему так срочно?
– Не совсем срочно. Ничего особенного, - как всегда, обтекаемо ответил Толя.
– Где ты находишься?
Толя сказал.
– Я приеду к тебе, - сообщила Маша.
– В какие часы прием?
– С пяти до семи. Если вам не сложно, привезите что-нибудь почитать, я не взял книг.
– Привезу!
И только когда положила трубку, Колосова вспомнила, что денег нет. Как же явиться в больницу без фруктов, без вкусного? Ну, на дорогу, положим, из копилки еще можно натрясти, а на фрукты где взять?
Может, попросить у Милки? Маша старалась не занимать у подруги, чтобы не осложнять отношения.
– Что будем делать?
– спросила она у Аглаи, невинно таращившей глаза из-под елочной игрушки. Аглая деликатно промолчала.
– Стало быть, у Милки?
Попова зарабатывала не в пример больше Маши.. Оно и понятно, в московских щколах можно заработать, если пашешь день и ночь на нечеловеческой нагрузке. Милка так и пахала, к тому же она метила в директора, вела огромную общественную работу. Вузовская система Машиной школы исключала возможность заработать - преподаватели сидели на твердых окладах. Мизерных, меньше прожиточного минимума. Спонсорские деньги и премии куда-то утекали мимо педсостава. Однако, когда Милка предлагала уйти и звала Машу к себе в школу, та отвечала: