Театр «Глобус»
Шрифт:
– Вы боитесь смерти?
– Боюсь, но не так сильно, как жизни.
– Что за болезнь у вас, дорогой Прощай?
– Сифилис. Надёжная болезнь, в последней стадии. Хрящи и суставы разрушены. Я ухожу по частям, так мне спокойней. В полночь от меня останется одна голова, которая к утру закатится за плинтус или за горизонт. Мне другой доктор так обещал, приятель нашего бедного губернатора.
Крат, цепенея, заметил в первом ряду помощника губернатора, господина Здыбина, известного своим неукротимым гневом и самодурством. Тот уже собрался
Лидочка в мучительной пантомиме, кистью руки изображая гусиный клюв, показывает Крату, что надо говорить-говорить.
– Прощай, а, Прощай? Может, вынести вас на улицу: там светит солнце, – нашёлся Крат.
– А я слепой, мне всё равно.
Крат угадал, что в этот миг зал уставился на красивый букет цветов на тумбочке – и точно: смешки по залу пробежали.
Из-за правой кулисы на сцену выбежал Дол.
– Не верьте ему, благородный Прощай! Я случайно всё слышал… он хочет вынести вас из квартиры.
– А как величают этого выходца из-за угла? – холодно спросил больной.
– Моё имя Дол.
– Ага, второй стержень! Вот что, финалисты, сделайте доброе дело, развлеките умирающего!
– Как вас развлечь? – учтиво поинтересовался Крат.
– Скажите всё, что вы друг о дружке думаете. Кто окажется более искренним, тот будет впереди.
– Такие странные желания! – заметил Крат.
– У беременных свои желания. У больных – свои. Когда настанет твоя очередь помирать, посмотрим, какие у тебя будут желания.
Дол машет Крату, и они тихонько отходят в угол сцены, где шепчутся. Их переговоры слышны всему залу. Дол говорит, что надо разыграть вражду, поскольку этот умирающий – подонок. Крат возражает, он не хочет ссориться и предавать дружбу ради квартиры. Но Дол качает головой и говорит, что всякое публичное соревнование в области доброты есть, заведомо, постановка и фарс, а вот квартира будет настоящая. Значит, надо исполнять волю умирающего и отыграть свою роль до победного конца.
В зале раздались аплодисменты. Крат отошёл от Дола и обратился к публике:
– Но он – мой друг!
– И он – мой друг! – с другой стороны сцены отозвался Дол и после паузы добавил с угрозой, – Но даже ради дружбы я не закрою глаза на его недостатки. Мне истина дороже.
– Почему истиной ты хочешь назвать лишь недостатки, а не то, что во мне есть хорошего? – печально спросил Крат.
Тут нарочито гнусным голосом встрял умирающий.
– Потому что мне легче уходить из жизни, если я вижу, что все люди, даже такие вот рыцари доброты – продажные твари.
– Ему так легче, понимаешь? Понимаешь ты, чёрствый человек! – театральным шёпотом вскричал Дол.
– И напомню вам, стержни, что такими люди и должны быть! Прочь лицемерие! Если главная ценность на земле – деньги, человек должен и просто обязан быть продажным. Вот как
На этот раз две дамы, ласково ненавидящие одна другую, а именно жена и секретарша господина Здыбина, не смогли удержать своего господина. Топающим, кувалдным шагом господин Здыбин, исполняющий также должность приятеля губернатора, взошёл на сцену.
– Ты как посмел озвучить такие слова, дерьмо собачье! – заревел он, подняв кулак и норовя расплющить смуглое лицо больного; затем попятился, разглядев пластмассу.
Плюнув на сцену, господин Здыбин спустился в зал и сел, играя желваками. В динамиках торжествовал подленький смех умирающего. В рядах сначала робкие, затем дружные аплодисменты вскипели.
– Вот так должно задевать нас подлинное искусство! – с божественной задумчивостью произнёс Дупа; его слова подхватило искусственное эхо. (Неясно, он их произнёс от лица умирающего или от себя лично?)
Помощник губернатора догадался, что было бы правильней, отнестись к этому безобразию легко, демократически. "Играйте, выродки!" – хрюкнул он, и женщины с двух сторон принялись гладить его по пиджаку, улыбаясь, как старое и молодое солнышки.
– Дайте ж, я скажу о моём товарище правду! – воскликнул Дол, глядя в зал с восторгом скандалиста-провокатора, уверенного в том, что публика его поддержит.
– Говори! Жги! – раздались пьяные голоса.
– Он… – Дол отодвинулся от Крата сайдстепом и тощей рукой указал на него, – он всем недоволен, и даже вами, почтенная публика. Он вас называет по-древнегречески "параситами".
– Ты в политику не лезь, ты по-русски говори, – бросили из зала.
– Хорошо, ладно. Он Ирку Брянчикову триппером заразил.
Крат онемел от негодования. Дол знал, что всё произошло как раз наоборот: это она его заразила, и сам же Дол костерил её всеми проклятиями. Ошарашенный вид Крата вызвал удовольствие в зале. Под аплодисменты Дол поклонился и прижал руки к сердцу. Умирающий от души смеялся, он булькал и кашлял. На сцену с отчаянной решимостью вышла женщина в платье горошком – Ирина Брянчикова. (Одноклассница, первая любовь Крата, они встретились через двадцать лет после школы и на час вновь полюбили друг друга, только Ира, сама того не ведая, несла в себе гнойный след какой-то предыдущей встречи.) Она пересекла сцену, издали протянув Долу благодарную руку.
– Спасибо тебе, рыцарь человечности и просто друг. Теперь я знаю, кто меня заразил. Он понесёт заслуженную кару.
– Это же было два года назад, – обмолвился Дол.
– Вот именно! – воскликнула она. – Он должен вернуть мне мужа, который по его вине заразился на своём законном ложе и бросил меня… да, в окно. А этот негодяй обязан восстановить мою семью! По крайней мере, выплатить мне за то время, что я жила без кормильца, – она стрельнула пламенным взором в Крата и потопала вниз, тряхнув кудлатой головой.