Театр любви
Шрифт:
«Борис сейчас в опасности. Он обратился к тебе в трудную минуту, а ты… ты взяла и отвернулась. Из-за какого-то случайно подслушанного телефонного разговора. Ну и что из того, что Борис пригласил к себе на ночь глядючи какую-то Элю? Было время, когда он репетировал ночами напролет в нашей тогда еще однокомнатной квартире. К нему приезжали девчонки, ты закрывалась на кухне и пыталась уснуть — в ту пору ты еще работала в институте, и вы оба жили на твою зарплату и подкинутые матерью тайком от Кита деньги. Может статься, эта Эля
Да, но почему он хранил в секрете, что снимает порно? Ведь у меня никогда не было секретов от мужа. Никогда. Не исключено, что Борис с самого начала жил двойной жизнью. Возможно, у него давно есть кто-то на стороне — в театральной среде трудно сохранить верность и чистоту. Хотя он говорил, что брезгует неразборчивыми женщинами. Или это для отвода глаз?»
Я вертелась как веретено, терзаемая самыми противоречивыми чувствами. Наконец поднялась и решительно направилась к телефону.
Трубка по-прежнему молчала. И немудрено — ночью была такая буря.
Я быстро оделась, глотнула прямо из кофейника холодного кофе. Надо ехать. Правда, я обещала Апухтину, что не выйду из дома до его приезда. Но я чувствовала, что сойду с ума, если останусь здесь хотя бы на полчаса.
«Позвоню Борису из автомата со станции, — думала я, шагая под зонтом пустынной улицей. — Если телефон не ответит, быстренько смотаюсь туда и обратно. Я им не нужна — им нужна машина…»
Я ощутила неизбывную горечь. Я уже готова была повернуть назад, как вдруг услыхала чьи-то оживленные голоса и смех.
Я поравнялась с домом, хозяева которого погибли полтора года назад в авиакатастрофе. Наследники, насколько мне было известно, все никак не могли найти подходящего покупателя.
Несмотря на дождь, возле ворот стояло несколько мужчин. Судя по всему, они приехали на темно-синем «БМВ», припаркованном в переулке напротив дома.
Я повернула голову и встретилась глазами с Сашей Кириллиным. Это его смех я только что слышала.
Я выронила зонт и застыла посреди дороги. Голоса смолкли. Все смотрели на меня.
— Прошу прощения, вы на этой улице живете? — спросил Саша, шагнув в мою сторону. — Можно от вас позвонить? У меня барахлит сотовая связь…
Я бросилась обратно к дому. Саша кричал мне что-то вдогонку, но я ничего не слышала. Одеревеневшими руками я с трудом отомкнула дверь и в изнеможении упала на тахту на веранде.
«Свихнулась. Ты свихнулась. Это называется манией преследования. Она неизлечима. Теперь тебя до конца жизни будут преследовать видения. И некуда от них деться…»
В ушах звучал его смех. Чтоб заглушить его, я включила приемник. Комната наполнилась звуками «Ноктюрна» Скрябина. Когда-то Саша замечательно играл этот «Ноктюрн»…
Я металась по дому. В одной из комнат висел в рамке мой фотопортрет. Я, восемнадцатилетняя, показывала кому-то невидимому язык. Борис обожал эту фотографию.
Я показывала язык Саше, а он подловил меня в этот момент.
Дождь стучал по шиферной крыше дома. От прогревшейся земли поднимался пар. Мне стало нечем дышать.
Я налила полстакана коньяка и залпом выпила. Когда выпьешь, на какое-то время отступают проблемы.
Саша здорово пил одно время. Очевидно, у него было много проблем.
…Когда приехал Апухтин, я валялась на диване под вращающимся, как карусель, потолком.
— Что случилось? — поинтересовался он, поднимая с пола пустую бутылку и стакан. — Вижу, ты очень по мне скучала.
— Да, — сказала я и попыталась встать. Увы, безуспешно. — Говорят, алкоголики — самые беззаботные люди. Это брехня собачья.
— Просто коньяк оказался дрянным. — Апухтин улыбался: — Помню, однажды я напился и пошел на концерт в консерваторию. Это было еще в институтские годы. Я впал там в какой-то странный, почти наркотический, транс. Мне вдруг показалось, будто я играю на рояле. И когда пианист стал кланяться в ответ на аплодисменты, я вскочил и тоже сделал реверанс. Потом, когда он сыграл на «бис»…
— «Ноктюрн» Скрябина для левой руки, — вырвалось у меня помимо воли.
— Да именно этот «Ноктюрн».
Апухтин смотрел на меня с возрастающим изумлением.
— Когда-то я обожала этот «Ноктюрн».
— А сейчас не любишь?
— Я его боюсь.
Потом меня вывернуло наизнанку, и Апухтин ухаживал за мной, как за маленьким ребенком. Помню, я твердила: «Я сумасшедшая. Ты еще не догадался об этом? Ха, как странно… Ведь ты такой умный и наблюдательный…»
В конце концов он уложил меня на диван, затопил камин. Он сидел на корточках спиной ко мне и не отрываясь смотрел на огонь.
— Рассказывай, что случилось, — сказал он, не поворачивая головы.
— Это не имеет никакого отношения к твоей работе.
— Я сейчас не на работе.
— Это касается только меня.
— Ты ошибаешься. Я уверен в этом на двести пятьдесят два процента.
— Просто я напилась, и мне показалось, будто у меня поехала крыша.
— Это произошло именно в такой последовательности?
— Какая разница? Как выяснилось, я обладаю даром видеть призраки. Завидуешь?
— Где ты его видела?
Наконец Апухтин повернул голову. У него были очень серьезные и даже сердитые глаза.
— Ты все равно мне не поверишь. Угловой дом слева по нашей улице, если идешь к станции. Он продается.
— Его купил Кириллин?
— Его населяют призраки. Из моего прошлого.
Апухтин вскочил и, в одно мгновение оказавшись возле меня, взял мои руки в свои и крепко их стиснул.
— Я бы хотел, чтобы все было так, как ты говоришь, Таня.
— Это так и есть. Прошлое вернуть невозможно. Да я этого и не хочу. Не хочу.