Театр любви
Шрифт:
Не успела я и рта раскрыть, как очутилась на заднем сиденье. Машина рванула с места.
— Стас, я обещала Борису пригнать машину.
Он повернул голову и посмотрел на меня так, словно увидел впервые. Еще в его взгляде было что-то такое, отчего мне стало не по себе.
— Почему ты так странно смотришь на меня?
— Ты очень красивая. Тебе идут светлые волосы. Почему ты раньше не догадалась покраситься в блондинку?
— Что за глупости. Пойми, Борис попал в беду, и я должна…
— Ты ничего никому не должна.
— Но если с
Он крепко стиснул мою руку.
— Понимаю. Я тоже всегда в первую очередь думаю о себе. Но со Станиславским ничего не случится.
— Я… Черт возьми, почему ты молчал все эти десять лет? Ты же видел, что я не люблю его.
— Потому и молчал.
«Дурак», — вертелось у меня на языке, но я почему-то не произнесла это вслух.
Машина мчалась по пустынному в этот поздний час Кутузовскому, даже не тормозя на красный свет. Я сотни раз ездила по Кутузовскому и знаю его, как свои пять пальцев. Но в тот момент мне казалось, будто я еду по какому-то незнакомому проспекту, только отдаленно напоминающему мне что-то.
— Стас, что ему нужно от меня? — тихо спросила я.
— Не знаю. Возможно, он хочет сделать тебя своей королевой.
Я вздрогнула, и это не ускользнуло от его внимания. Он еще сильней стиснул мою руку.
— Мне больно, Стас.
— Это хорошо. Говорит о том, что ты еще живая.
— Отпусти, Стас. — Я попыталась вырвать руку, но мне это не удалось. — Ты настоящий садист.
Он тихо рассмеялся и отпустил мою руку.
— Что я скажу ему, Стас? Я не готова в этой встрече. Я… На меня сразу столько всего свалилось.
— Скажи, что влюбилась в подполковника милиции. Последняя любовь бывает сильней первой.
— Какой ты злой. Я думала, ты всегда поможешь мне в трудную минуту.
Больше мы не сказали друг другу ни слова. Машина остановилась возле второго за Триумфальной аркой дома. Стас увлек меня в темную подворотню, в подъезд, втолкнул в лифт.
Мне показалось, я попала в другое измерение.
Здесь повсюду были зеркала и много цветов. Настоящее море цветов. Казалось, они растут прямо из пола, покрытого мягким зеленым ковром. Посреди комнаты журчал фонтан, вокруг которого расхаживали павлины. Вдруг открылась стеклянная дверь в противоположной стене, и я увидела Сашу Кириллина. Он улыбался и протягивал мне навстречу руки.
— Ну же, иди к нему. — Стас подтолкнул меня. Это получилось грубо. — А то потом скажешь, будто я не захотел помочь тебе в трудную минуту.
Я упала на грудь Саши. Я успела сказать ему что-то. Кажется, что очень его люблю. Потом я словно отключилась.
— Я должна пригнать машину. Это очень важно. — Я попыталась встать с постели, но Стас не позволил. Он был очень сильный.
— Почему ты привез меня к себе? — Я с удивлением озиралась по сторонам. Я лежала в бывшей комнате Эмили, где, с тех пор как я тут была, ничего не изменилось. — А где Саша?
— Он просил, чтоб я позаботился о тебе. Я взял
— Мне не нужны ничьи заботы. Я сама в состоянии о себе позаботиться. — Я снова попыталась встать, но у меня все плыло перед глазами. — Что со мной? Стас, что произошло?
— Ты была в отключке почти десять часов. Даже не шевельнулась ни разу. Как жаба зимой. Помню, у нас в погребе жила жаба, к середине октября она забивалась под кадушку и впадала в…
— Заткнись. Я ничего не помню, Стас. Ты не знаешь, о чем мы с Сашей разговаривали? Что делали?
Стас взвился в воздух, точно отпущенная пружина, и стал ходить из угла в угол. Потом остановился возле моей кровати и сказал, глядя на меня в упор:
— Вы словно в детство впали. Сюсюкались, как первоклашки. Я думал, у вас на самом деле что-то серьезное.
— Мы столько лет не виделись. — Я почувствовала, как мои щеки заливает краска. — Но почему я ничего не помню?
— Вы сидели в обнимку на полу возле фонтана, облизывали друг друга, называли всякими «рыбками», «котиками», «ласточками». Потом Саша носил тебя на руках. Потом ты встала перед ним на колени и просила у него прощения.
— Ты за нами подглядывал?
— Ты сама попросила, чтоб я остался.
Стас снова заходил по комнате. Руки его беспокойно двигались.
— Прости, Стас.
— Хватит нюни распускать! — рявкнул он так, что я чуть не оглохла. — Вам уже не по пятнадцать лет.
Наконец он угомонился, уселся в кресло возле зеркала. Я видела его профиль на фоне окна. Я подумала, что Стас с годами стал похож на хищную птицу.
Я сделала над собой усилие и спустила ноги с кровати. Стас даже не пошевелился в своем кресле.
— Мне нужно в Москву. Апухтин волнуется.
Стас опять взвился в воздух и мгновенно очутился возле меня.
— Черт бы его побрал, этого мента! Следит за каждым твоим шагом. Кто дал ему такое право?
— Что с тобой, Стас? Я не узнаю тебя.
Он обмяк, как проколотая камера.
— Не перевариваю, когда суют нос в чужие дела, — пробормотал он и отошел к окну.
Я приняла холодный душ и почувствовала заметное облегчение. Ко мне постепенно возвращалась память.
…Мы сидели на зеленом ковре, и Саша показывал мне фотографии. Их было так много! На них был запечатлен чуть ли не каждый шаг моей жизни. С юности и по сегодняшний день. На фотографиях я всегда была одна. Это была настоящая летопись одной отдельно взятой жизни — моей.
— Видишь, я всегда был рядом с тобой. — Наклонившись, он поцеловал меня в родинку на левом предплечье. Он и раньше так делал.
— Но почему я не видела тебя? Ты снимал издалека?
— Я не хотел, чтоб ты меня видела. Я был недостоин тебя.
Потом он увлек меня в большую комнату. Она была пустая, если не считать большого экрана на стене и двух кресел. Едва мы вошли туда, как погас свет и на экране появилась я. Я сидела у окна своей прежней квартиры на проспекте Вернадского и курила. У меня было грустное отрешенное лицо.