Театр любви
Шрифт:
— Садист. Исчадье ада. — Я чувствовала, что задыхаюсь. — Тебе и на том свете не будет покоя. Тебя ждут страшные муки.
Он схватил меня за плечи и больно встряхнул.
— Ошибаешься. Меня там ждет покой. Я все искупил своими страданиями. Да успокоятся страждущие и снизойдет на их души мир. — Он приблизил ко мне лицо. Его глаза напоминали две щелки, из которых исходили острые лучи черного пламени. — Я стал святым. Ты тоже. Ты прошла очищение. Ты много страдала. Теперь наши души всегда будут вместе.
— Нет! — Я попыталась вырваться.
Он со злостью отпихнул меня, и я упала на мокрый пол. Я попыталась встать, но мои ладони скользили и натыкались на осколки стекла.
Стас наклонился надо мной, взял меня за подбородок. Я видела, как напряжены мускулы на его бледных впалых щеках.
— Извращенец, — прошептала я. — Рептилия. Амеба. Откуда такие появляются на свет?
— Ты меня таким сделала. Ты. И ты ответишь за это перед Всевышним. Это твоя душа будет гореть в священном огне. Но Господь наш всемогущ и всепрощающ. Он послал меня, чтоб я привел к нему твою заблудшую душу. Ты должна выпить вот это. Тогда ты очутишься в раю. Мы вместе там очутимся.
Он попытался разжать мне рот и засунуть в него какую-то серую капсулу. Я до боли стиснула зубы.
— Не бойся. Это совсем не больно. Это истинное блаженство. Я уже вижу над нами хороводы звезд. Я осыплю ими тебя.
Ему почти удалось разжать мне рот, я почувствовала отвратительную горечь. Я уже не слышала его бормотания…
Дверь с грохотом упала, чуть не придавив нас. Мой затылок пронзила боль. Прежде чем потерять сознание, я увидела лицо Алеши. Я еще никогда не видела такого прекрасного в безудержном гневе лица.
— Мама, прости, — прошептала я, давясь слезами. — Все случилось из-за меня. Никогда себе не прощу.
Мамино лицо смотрело на меня с фотографии.
— Я так и не узнаю о том, как она провела последние часы, — сказала я, когда мы выходили из кладбищенских ворот.
Апухтин молча стиснул мой локоть и, усадив в машину, прикрыл колени краем пледа. Он сказал, когда мы выезжали со стоянки:
— Я видел ее за два часа до смерти. Я сказал ей, что твоя жизнь вне опасности.
Я вздохнула. Я вдруг почувствовала себя очень виноватой перед Апухтиным.
— Я вела себя так глупо, — пробормотала я. — И очень растерялась. Понимаешь, мне вдруг показалось, что я осталась одна на всем белом свете.
— Понимаю. — Он коснулся моей руки в толстой пуховой варежке. — И в этом моя вина. Я должен был быть более откровенным с тобой.
— Ты зря меня щадил. Да и вместе мы бы раньше докопались до истины. Что ты улыбаешься так загадочно? Не веришь в мои детективные таланты?
— Еще как верю. Особенно в твой дар организовать явку с повинной.
— Издеваешься?
— Ни в коем случае. Мы собираемся наградить вас обеих именными часами — тебя и Раису Неведомскую. За
Я сняла варежку и потянулась к пачке с сигаретами. Апухтин погрозил мне пальцем и поднес зажигалку.
— Последняя на сегодняшний день, — сказал он, закуривая сам.
— Знаешь, когда я долго не курю, начинают чесаться ноги. В тех местах, где пересадили твою кожу.
— Придется забрать ее назад. Тем более что она мне скоро пригодится. Я все-таки решился на пластическую операцию.
Он подмигнул мне.
— И на кого ты собираешься стать похожим, если не секрет?
— Секрет. И очень большой. Но тебе скажу. — Он нагнулся и прошептал мне на ухо: — На Фрэнсиса Скотта Фицджеральда. Слыхала про такого?
— Мой любимый писатель. Особенно я люблю «Великого Гэтсби».
— А ты тоже веришь в то, что богатые даже ходят иначе, чем все остальные смертные?
Я пожала плечами.
— Я — верю.
— Почему же тогда Стас, разбогатев, как Крез, остался таким, каким был двадцать лет назад, когда не имел за душой ни копейки?
— Ошибаешься. Он стал совсем другим. То есть я хочу сказать, он умышленно вел себя с тобой точно так же, как двадцать лет назад. Подобную свободу действий может позволить себе только очень богатый человек.
— Стас ненормальный. Стопроцентный шизофреник, — задумчиво сказала я.
— Вот тут наши с тобой взгляды кардинально расходятся. Шизофрения, как тебе должно быть известно, это раздвоение личности. Стас очень цельная личность. Я бы даже сказал, железобетонно цельная.
— Не могу понять, когда в нем произошел сдвиг по фазе. Ведь вся жизнь его проходила у меня на глазах.
— Именно потому ты ничего и не заметила. У тебя еще в юности сложился стереотип его поведения, и он делал все от него зависящее, чтоб не нарушить его. Но главная твоя оплошность состоит в том, что ты совсем упустила из виду тот факт, что Стас всегда был в тебя влюблен.
— Я забыла про это. Согласись, Стас и любовь — совершенно несовместимые понятия.
— Я так не считаю. — Апухтин нахмурился: — Стас всегда был большим эгоистом. Как ты знаешь, только эгоисты могут по-настоящему любить.
— Цитируешь нашего любимого классика?
Апухтин кивнул.
— А здесь я с тобой не согласна. Ведь Гэтсби мечтал подарить любимой девушке не только королевство, а еще и свою любовь. Стас же задумал провести меня всеми кругами ада.
— Стас любил тебя безнадежной любовью. И он понимал это изначально. Эгоист чувствует себя ужасно неуютно в шкуре безнадежного влюбленного.