Театр Тьмы
Шрифт:
Когда мы получили номерки, я по привычке решила посмотреть, какая цифра досталась моей одежде. Пятьдесят пять.
И тут мне показалось, что в помещении отключили вентиляцию. К горлу подступил комок, уши заложило как при контузии, а руки начала бить мелкая дрожь. С номерка на меня смотрели две театральные маски, объятые огнем. И этот огонь был живым. Он обнял мои пальцы и опалил их жаром, как если бы я сунула руку в разведенный камин. С каждой секундой становилось все хуже. Когда почувствовала, что теряю равновесие, тут же убрала номерок в маленькую сумочку. Как только железяка оказалась внутри, мне стало легче дышать, вокруг снова появились звуки, ноги окрепли. И только ком, стоявший поперек горла, не давал забыть
Когда я пришла в себя, с любопытством посмотрела на Джейн. Подруга беззаботно поправляла прическу у зеркала. Ее явно не обжег номерок.
– Я вспомнила дворецкого, который встречал нас у дверей! – задумчиво произнесла я, когда мы с Джейн поднимались на второй этаж по винтовой лестнице (не самой удобной для театров). Уже прозвенел первый звонок. До начала спектакля оставалось всего пять минут.
– Да? И кто он?
– Это один из близнецов-актеров, – улыбнулась я, радуясь, что наконец вспомнила, где могла видеть лицо дворецкого. На флаере, конечно. – Он был такой приветливый. Наверное, это младший близнец, Отис. Он так хорошо загримировался, его и не узнать.
– Такая работа, – буднично сказала Джейн. Одной рукой она придерживала подол юбки, другой – хлипкие перила винтовой лестницы.
Мы поднялись на второй этаж и оказались в большом и просторном холле, забитом девочками, девушками и женщинами. Среди них не было ни одного мужчины.
– А Том не соврал, – заметила я, когда мы с Джейн встали около рояля в углу холла. – Театр популярен только у женщин.
Второй этаж театрального здания оказался таким же мистически-прекрасным, как и первый. В черно-красных тонах, с необычными картинами на стенах. Только, вместо Марло и Шекспира, здесь висели иные произведения искусства. Я натыкалась то на зловещие улыбки, то на огонь, который, казалось, готовился выпрыгнуть из заточения рам, чтобы поглотить гостей.
Холл оказался просторным, с двумя дверьми, которые смотрели друга на друга – одна вела в зрительный зал, другая в служебный коридор с гримерками. Между ними, на большом расстоянии от стен, стоял диван из черной кожи, на котором в тот момент сидели три девочки, не отрывая взгляда от телефонов. Я подняла взгляд на потолок и увидела большую викторианскую люстру.
Я разглядывала каждую деталь интерьера с особым восторгом, снова и снова вспоминая, как еще несколько недель назад проходила мимо этого здания и с любопытством заглядывала в окна. Я пыталась вообразить себе, как все выглядит внутри. Представляла, что все тут современно и ново. Но ни одна моя фантазия не оправдалась. Коричневый паркет, черные стены, многочисленные картины и люстра. С виду мрачное здание было совершенно иным изнутри. Присутствовал дух прошлых веков. Он был заперт в рояле, стенах, люстре и даже в необычных картинах, на которые я старалась не смотреть, чтобы не портить себе настроение. Другие зрители, кажется, делали то же самое: обходили стороной художественные изыски, но глубоко внутри восхищались ими.
Через минуту на второй этаж поднялся еще один «дворецкий». Тоже высокий, но с длинными волосами, собранными в хвост на затылке.
«Циркач», – вспомнила я прозвище лучшего друга Тома Дэвида Мосса.
Поклонившись зрительницам, он распахнул двери в зал и пригласил всех войти. Когда я проходила мимо Циркача, наши взгляды на секунду встретились, и парень улыбнулся. В этот момент мне показалось, что меня коснулось пуховое перо. Я не заметила никакой циничности в этих искренних карих глазах. Друг Тома производил впечатление мягкого и доброго человека, и я не понимала, почему Харт назвал его чуть ли не каменной глыбой.
«Неужели соврал?» – в замешательстве подумала я.
– Такое чувство, что мы на приеме у Королевы, – засмеялась Джейн, когда мы сели на свои места на втором
– Мне тоже, – оглядываясь по сторонам, тихо произнесла я больше самой себе, чем подруге.
Вокруг нас суетились другие зрительницы в поисках мест. Одни из них громко переговаривались, другие тихо хихикали. Девочки, которые занимали диван в холле, сели перед нами и начали общаться друг с другом, забыв о телефонах. Кажется, они обсуждали очередную восходящую звезду киноиндустрии.
– Я никогда не была в таком маленьком театре. Здесь так необычно, – задумчиво произнесла я.
В театре оказалось всего десять рядов по десять мест в каждом. Впереди – красный занавес, по бокам – черно-красные стены, напоминающие горящие угольки. Мы сидели в коробке, но я не чувствовала никакого дискомфорта.
– Бывший водил меня в камерный театр, – вспомнила Джейн. – Но это было года три назад. Я даже не помню, понравилось ли мне. Но необычно, да. С этим соглашусь.
Когда все зрители расселись, к нам вышел Циркач и произнес:
– Дамы и… дамы, просим вас выключить сотовые телефоны, – любезно сказал он, улыбаясь глазами. – И добро пожаловать в театр «GRIM»! В самый необычный современный театр! Обещаем, после этого спектакля вы уже не вернетесь к привычной жизни. Только тс-с-с, об этом я вам не говорил.
Молодой человек мягко улыбнулся, и все зааплодировали ему, предвкушая удивительное зрелище, на которое они потратили кровно заработанные деньги. Когда и я приготовилась наградить театр хлопками, взгляд дворецкого вдруг изменился, а его улыбка превратилась в волчий оскал. Пропала доброта, а вместе с ней легкость, которая окутала тело, когда я впервые взглянула на юношу у входа в зрительный зал. Может быть, я нафантазировала это, но, произнося последнее предложение, Циркач остановил на мне злобный взгляд. Уже не пуховое перо, а кувалда, готовая пробить череп насквозь. Его глаза больше не улыбались. В них плескался необъяснимый азарт. Словно он видел добычу и представлял, как разделывается с ней у всех на глазах.
Опешив, я моргнула. В эту секунду Циркач снова стал приятным молодым юношей-дворецким. Он тепло улыбался зрителям.
«Ну и фантазерка же я, – пролетела мысль в моей голове. – Привидится же такое».
В этот момент в зале выключили свет. Красный занавес разъехался. На сцене в кресле-качалке сидел старичок и курил трубку, как ни в чем не бывало. На его коленях лежала газета, а рядом на кофейном столике горела ночная лампа.
Представление началось.
Когда на сцену вышел Том, я с жадностью начала рассматривать его. В спектакле Харт играл молодого юношу, которому предстояло ухаживать за стариком. Высокий, с зализанными волосами, в круглых очках и в классическом костюме, Том выглядел необычно. Он играл бизнесмена, которому в жизни улыбалась удача чуть ли не из каждой подворотни и паба. Веселый, интересный парень. Даже без намека на тщеславие и недовольство жизнью. Персонаж Тома, несмотря на свое высокое положение, был рад помогать старику, и только грустил, когда тот раз за разом повторял, что помощь ему не нужна – из-за старости он даже забыл, что его на днях сбила машина. Трагикомедия в чистом виде.
Я почти не смотрела на старика. Мне было неинтересно, кто его играл – Барон, Ирландец или Деймон, второй близнец и брат Отиса. Вместо этого я рассматривала Тома, как картину в галерее, находя в его образе новые, незнакомые детали. Том очень сильно отличался от придуманного мною образа.
Том, который говорил со мной по телефону, и Том, которого я видела на сцене в роли, были два непохожих друг на друга человека. Если бы не было известно, что молодого бизнесмена играл Харт, я ни за что бы его не узнала. У него даже голос изменился, а не только внешность. Томный, глубокий, завораживающий, он касался открытых участков тела и вызывал стаю мурашек.