Театральные подмостки
Шрифт:
– - Отчего ж не пролить. Любая тайна жизни, она духовную суть содержит.
– - Вот и я о том же. Ждал вас, как Бога.
– - А я так и так хотел зайти. Очень уж вы реалистично мертвеца сыграли. Вот и захотелось мне проверить, за здоровье справиться...
– - Всё шутите, батюшка. Сами знаете, как трудно умереть на подмостках мироздания, практически невозможно.
– - Да, у Бога все живые, -- пустился в размышления отец Ювеналий.
– - Никак эту смерть не ухватишь, хоть ты как карауль. Душа вообще к смерти не приспособлена. У неё сердце не выдерживает, даже если какую-то козявку жизни лишают, что и говорить. А посему
Ламиревский с батюшкой сели в кресла напротив друг друга, и профессор разволновался...
– - Я вот о чём вас, владыка, хотел спросить...
– - чуть помявшись, начал он.
– - Даже не знаю, как сформулировать... вот вы только что о смерти в шутливом тоне говорили... а бывает ли такое, что человек ещё не родился, а уже и умер?
Батюшка с удивлением вскинул брови.
– - Что это вы такое сказали, никак в толк не возьму?
Ламиревский ещё сильней разволновался, словно юноша на экзамене.
– - Прошу прощения, запряг лошадь впереди телеги. Разумеется, вначале я должен пояснить кое-какие моменты. Так впоследствии будет понятнее. Дело в том, что я совершил величайшее открытие, изобрёл нечто совершенно удивительное и уникальное...
– - он вдруг осёкся, поймав насмешливый взгляд батюшки.
– - Извините, я хотел сказать, что создал прибор, который может определить, есть ли у души тело или оно как таковое отсутствует. С вашего позволения, вот этот прибор.
Профессор дрожащими руками извлёк из коробочки, лежащей на столе, ту самую бутафорскую конструкцию, которую в нашем театре изготовил электрик и осветитель Петрович. В муляж из пластмассы и пластика он встроил планшет, светящиеся диоды, кнопочки и разную электрическую мишуру.
Батюшка к прибору даже не прикоснулся, улыбнулся в жидкую бороденку и сказал:
– - Чтоб суть души видеть, и духовного зрения достаточно. Уже догадываюсь, чего вы этим прибором разглядеть смогли...
Ламиревский стал сбивчиво рассказывать, как он испытывал свой прибор на тысячах душах от мала до велика, размахивая им направо и налево, и, собственно, ничего удивительного не обнаружил. Все души были благополучно связаны со своими телами теми или иными узами. А если по причине смерти узы были разорваны, то всё равно сохранялась некая таинственная связь с информационным кладезем прошлого. И прибор это благополучно фиксировал.
– - Но недавно мне посчастливилось побывать на поминках актёра Ивана Бешанина, -- напустив на себя таинственности, говорил Ламиревский.
– - Справляли сорок дней. Я не мог не отдать последний долг этому человеку, всё-таки для меня он не чужой. Он играл со мной на этой сцене моего несостоявшегося зятя Андрея Звенигородского. Актёр -- так себе, но почил, как вы говорите, в младых летах, а это, вы же понимаете, удручает, наводит на грустные мысли и сплачивает всех нас вокруг общего горя. К тому же этот образ был дорог моей дочери Юленьке.
Отец Ювеналий внимательно слушал и лишь изредка
– - Мне даже пришлось сказать поминальную речь, -- говорил Ламиревский.
– - Впрочем, не то... Вы же понимаете, я не мог не воспользоваться таким удачным скоплением большого количества душ и, разумеется, прихватил свой прибор, благо им можно пользоваться незаметно и на расстоянии. В общем, в массе своей ничего особенного, но там я увидел одну девочку лет семи, которая меня потрясла, если так можно сказать, до глубины души. Извините за некую двусмысленность. Но не в этом дело. Там присутствовали и другие дети, но все они были, как вы понимаете, типичными материнскими перевоплощениями. А эта девочка особенная, это уже настоящая душа. Понимаете, я в полной растерянности, ведь вы меня учили, что дети никогда не умирают.
Отец Ювеналий важно кашлянул и ударился в странную ботаническую проповедь:
– - Так и есть: ничья жизнь в молодых годах не заканчивается, -- спокойно и назидательно говорил он, -- а уж тем более в детстве и при рождении. Этого просто быть не может, все доживают до старости. Понятно, мы не видим всего дерева своей жизни, а видим всего лишь отдельное своё ответвление. Сухая ветка и у основания ствола может быть, но это всего лишь ветка. Случаются, конечно, и исключения, когда в ранних годах всё прерывается, но это уж совсем нелюдем надо быть. Без души, а стало быть, без всякого промысла Божьего. Тогда бы и души никакой не было.
Потом батюшка принялся доходчиво объяснять, почему смерть ребёнка не является смертью как таковой. Батюшка долго и мудрёно витийствовал, говорил иносказательно и даже сыпал какими-то научными терминами.
Алевтина Аркадьевна всё время с интересом слушала, поглаживая огромный живот, и видно было, что слова батюшки ей как бальзам на сердце.
– - Выходит, батюшка, зря люди говорят, что Бог самых лучших в молодости забирает?
– - спросила она.
– - И значит, никакая это не кара, когда дети умирают, а всего лишь иллюзия?
– - Само собой, понапрасну ропщут. Что ни говорите, а всё это от невежества и мракобесия. Не видит человек полного объёма своей настоящей жизни, оттого и городит несусветное.
– - Да-да, это я и хотел услышать, -- заулыбался Ламиревский.
– - Вы меня укрепили в моих мыслях. Но я вам не сказал самого главного. Эта девочка, конечно же, не умерла, но самое интересное, что она ещё и не жила. Эта девочка особенная, она уже сформировавшаяся душа. Вы понимаете?
Казалось, Ламиревский ждал, что это известие оглоушит батюшку как гром среди ясного неба. Но тот остался спокоен и невозмутимо взирал, безмятежно перебирая чётками.
– - Что ж тут удивительного, -- ответил он.
– - Бывает и до рождения душа появляется.
– - Неужели вам известны такие случаи?
– - ошарашено спросил профессор.
– - Ну, не такая уж это и редкость. Ежли человек с Богом в душе живёт, Бог и в его судьбе участвует и в судьбе детей его. Само собой, это необыкновенное дитя, Божье благословение.
Дальше батюшка стал подробно объяснять, что все души от Бога, и неважно появляются они до или после рождения тела. Разница лишь в следующем. Такую душу, как наша с Ксенией неродившаяся дочка, Бог действительно даёт по настоящей любви. А ещё многое зависит от любви матери к своему будущему ребёнку, от её мыслей и желаний, от её готовности к самопожертвованию -- черта, противоположная эгоизму.