Тебе посвящается

Бременер Макс Соломонович

– А сейчас ты тоже глядишь на меня «по поручению Прокофия Семеновича»?

– Сейчас – нет... – Я не знал, куда деваться.

– Неужели «сейчас – нет»? Да что ты! Думаешь, я не знала, что и раньше ты тоже не поручение выполнял? – Последнюю фразу Оля произнесла, слегка понизив голос.

– Да я вовсе... Да тебе Прокофий Семенович под­твердит...

– Перестань! – Оля махнула на меня рукой.

Мы шли по узенькой гурзуфской уличке. Только что мы побывали на развалинах древней Генуэзской крепости и теперь направлялись к автобусной остановке. Так как Оля замедлила шаг, другие ребята оказались далеко

впе­реди нас.

– Перестань, – повторила Оля мягко. – Не надо при­творяться. Ведь в тебе самое лучшее... в общем, как раз то и нравится (она не сказала – мне нравится), что ты ничего не умеешь скрывать. У тебя же все на лице написа­но. Ты же весь как на ладони!

– Далеко не все написано. Далеко не весь на ладо­ни, – отвечал я самым интригующим тоном, на какой толь­ко был способен.

Я был в восторге оттого, что чем-то нравился Оле Бой­ко. И вместе с тем я не желал быть человеком, лишенным всякой таинственности.

– Так у тебя есть секреты!.. – воскликнула Оля, пони­зив голос, отчего ее восклицание особенно меня взволно­вало. – Ты мне откроешь, да?

И так захотелось доказать, что на лице у меня напи­сано не все, так захотелось вдруг открыться девочке, говорившей со мной ласковым полушепотом, что я взял и рассказал ей обо всем, что тяготило меня с первого дня путешествия.

Я подчеркнул, что выдержал экзамен лишь благодаря шпаргалке, что именно из-за меня не поехал в Крым Саша Тростянский.

Я был беспощаден к себе и даже преувеличивал. Утверждая, что у меня нет к путешествию научного инте­реса, а у Саши он был, я сказал, будто оставался равно­душным, когда мы осматривали царский курган. Это было уже чересчур.

– И у тебя не замерло сердце, когда мы вошли в дромос [1] ? – поразилась Оля.

– Нет.

Да, я себя не пожалел. Но и Оля меня не пожалела.

– Я знаю, что ты должен сделать, – живо сообразила она. – Тебе сразу станет легче.

1

Дромос – сводчатый коридор, ведущий в толос – помещение, где погребен покойный.

– Что? От чего станет легче? – спросил я с на­деждой.

– Оттого, что ты во всем признаешься Прокофию Семеновичу.

– Ты думаешь, от этого станет легче? – спросил я с некоторым разочарованием.

– Безусловно, – твердо ответила Оля. – Я об этом только недавно читала.

Несомненно, я почувствовал бы себя увереннее, если б Оля сослалась не на прочитанное, а на пережитое. Но, может быть, ей просто не случалось совершать про­ступки?..

– Хорошо, – решился я, – завтра расскажу Прокофию Семеновичу.

– Сегодня, Миша, – настойчиво сказала Оля. Возмож­но, она где-то читала, что признания в провинностях не следует откладывать на завтра. – И ляжешь спать уже с легким сердцем.

Чем-то мне не понравился этот разговор. (Должно быть, и тем, что Оля в ответ на мою откровенность лишь отослала меня к другому человеку, и тем, что Олин тон стал под конец чуточку наставительным.) Но Прокофию Семеновичу я все рассказал в тот же вечер.

Наш руководитель выслушал меня и сказал:

– Очень и очень жаль, что Тростянский не поехал. Когда

вкус к истории появляется так рано, как у Саши, особенно важно, чтоб человек не одними книгами питал­ся, чтоб он, – Прокофий Семенович пошевелил пальца­ми, – осязал остатки материальной культуры прошлого. Ощупывал бы что можно. Поэтому нехорошо, что Саша не поехал. Досадно. Теперь о тебе, Михаил. В этом сорев­новании перед путешествием, в котором выявлялись «до­стойнейшие из достойных», ты участвовал не вполне честно. И переживаешь. И хорошо, что ты совестлив. Но не казнись теперь – думаю, случившееся поправимо. Бу­дущим летом, коли до той поры доживу, возьму Сашу в путешествие непременно... Досадно, что Тростянский не с нами, и хорошо, что ты совестлив, – повторил он по при­вычке педагога делать из сказанного краткие выводы.

Как предвидела Оля Бойко, я уснул с легким сердцем.

VI

Последние дни пребывания на юге остались в памяти как совершенно беззаботные. Не помню поводов, по ко­торым мы то и дело смеялись, но помню, что было очень весело. То, что Прокофий Семенович обещал взять Сашу в путешествие будущим летом, меня успокоило, и я вклю­чился в общее веселье.

Через несколько дней после нашего возвращения в Москву в школе был устроен вечер, на котором мы рас­сказывали о путешествии и читали отрывки из коллектив­ного дневника. Послушать нас собралось довольно много ребят, и среди них Саша Тростянский. В перерыве я подо­шел к нему и сказал, что Прокофий Семенович собирается непременно взять его в путешествие в будущем году.

– Знаю, знаю, спасибо, – признательно закивал Саша.

Оказалось, что Прокофий Семенович уже сам сообщил ему об этом. Но он был рад, что и я спешу сообщить ему добрую весть.

– Знаю, спасибо, – сказал он еще раз.

– Не за что, – ответил я и снова почувствовал нелов­кость, от которой, казалось, избавился. Впрочем, через ми­нуту это прошло.

И тут меня негромко окликнула Оля.

– Тростянский знает то, в чем ты признался нам с Прокофием Семеновичем? – спросила она, отведя меня в сторону.

Я покачал головой.

– Когда-нибудь узнает.

– Не когда-нибудь, а сегодня же, – возразила Оля с уже знакомой мне непреклонностью. – И ведь ты понима­ешь, что будет лучше, если от тебя самого?..

Я понял, что ни обойтись без признания, ни отдалить его мне не удастся.

– Подойди к Тростянскому сейчас, – сказала Оля.

И я направился в другой конец школьного зала, где стоял Саша.

Оля следовала за мной на расстоянии двух шагов, но у меня было такое чувство, точно она на глазах у всех ве­дет меня за ухо...

– Саша, – начал я, набравшись духу, – ты хотел уча­ствовать в путешествии, потому что твои научные инте­ресы...

– Какие научные интересы... – перебил Саша со сму­щенной улыбкой. – Просто тянет странствовать – в крови у меня это. – Он по-прежнему улыбался.

– Почему – в крови? – спросила Оля с любопыт­ством.

– Не знаешь? У меня дед был странник, бродяга. Где только он не ходил, не кочевал! Всюду был.

– Твой дед был бродяга? – удивленно переспросила Оля.

– Родной дед. Папин папа, – подтвердил Саша. – Вот то-то и оно. Чем плохо мне было этим летом в лагере жить? А тянуло бродить, колесить. Ну, в будущем году...