Текст ухватил себя за хвост
Шрифт:
Какие-то умники догадались перенести на наше сермяжное посконное то, что нам в принципе чуждо. То есть, как бы итальянцы могут, китайцы могут, японцы могут, а мы почему не можем?
Так потому и не можем, что мы не итальянцы, не китайцы и не японцы. Японцы много лет были изолированы от всей остальной цивилизации, а китайцев просто много. Потому что есть золотой миллиард и есть миллиард китайцев.
То есть китайцев, конечно, больше миллиарда, но это, по сути, не так важно. Важно, что их много. Когда миллиард китайцев что-нибудь делает,
Кому-нибудь оно может и нужно, только не китайцам. Пока. Потом оно может стать нужно и китайцам, и тогда миллиард китайцев это сделает.
Мы не китайцы. Поэтому мы делаем. Надо оно китайцам или не надо, всё равно делаем. Иногда мы сделать не можем. Потому что мы не китайцы. Хотя нам оно может быть тоже не нужно. Ведь китайцам же не нужно, поэтому они и не делают. Было бы нужно, они бы сделали. Потому что их миллиард. И даже больше.
– Дю, ты понимаешь, что вообще происходит? – с Дюдюкой я вполне себе всегда откровенен, у меня от неё секретов вообще нет, а вот как у неё от меня, не знаю, даже думать в эту сторону не хочу. Хотя, иногда все же кажется, что она вполне себе на уме. Впрочем, так и положено в её-то положении.
– А по мне, хоть потоп, – неисправимый оптимизм Дю меня всегда воодушевляет.
– Дю, какой потоп, ты меня пугаешь.
– Ну не потоп, так землетрясение, вы же не умеете жить без приключений, у вас всё время не понос, так золотуха. Не то, что у нас в Бирбидоне.
– Дю, это у вас в Бирбидоне то пожар, то погром, как вы вообще там живёте?
– А вот и неправда. У нас тишь да гладь, божья благодать. Это вы к нам всякую заразу протащить пытаетесь. Придётся пограничные кордоны ставить, и пошлину взимать за всякое беспокойство, вот тогда и подумаешь, что к нам можно тащить, а что лучше у себя оставить.
– Дю, ты же мой ангел-хранитель, к кому я ещё беспокойства потащу? К Бабе Яге? Она баба мудрая, конечно, но тупая же, только и умеет, что в ступе летать и бомбить кого ни попадя всякими детскими неожиданностями. Слава богу, что попасть толком никогда не удосуживается, торопится, наверное. А вот у тебя всегда всё получается с первого раза.
– Ты мне льстишь, ага? А то я тебя не знаю. Давай уж, вываливай, с чем пожаловал.
– Дю, это же не я к тебе пожаловал, это ты тут непонятно зачем оказалась.
– Стреляли. Я, сам знаешь, давно уже ленивая стала, как твой Емеля, и если бы не стреляли, я бы тут ни за что… думаешь, мне заняться нечем, по жизни?
Это же другая цивилизация. Иные. Инородные и враждебные человеку, впрочем, не только человеку, вообще жизни, как форме существования белковых тел. Не потому что они что-то против нас задумали.
Просто мы для них не существуем. В принципе. Потому что, то, что мы есть на самом деле, они не знают, потому что сама
Мы тоже о них знать ничего не можем в принципе. Они для нас никакие не сущности, они для нас нечто нематериальное, их для нас вообще не существует. Как бы. Но они запросто могут разрушить наш мир. Походя.
Не заметив, даже, что мы тут есть, разрушить наш мир, как Везувий разрушил Помпею, как человек давит муравья, даже не подозревая о его существовании.
Потому что, то, что для них процесс для нас по определению является катаклизмом.
Само понятие энергоинформационных структур для них и для нас имеют совершенно разную природу, разную физику. Они бы еще могли каким-то образом вступить во взаимодействие, в энергоинформационный обмен с нашим океаном, с нашим как бы Солярисом, если бы он был разумным и сумел расшифровать их сигналы, их процессы, их взаимодействия.
Потому что наши сигналы, то, что может человек и человечество в целом, для них не более, чем флуктуация, бульканье структуры, может быть и ошибка эксперимента, если они этот эксперимент проводят, но это вряд ли.
Тогда бы они нас уже обнаружили и каким-нибудь образом обнаружили себя. Как человек, увидев муравья, может за ним какое-то время понаблюдать, или как муравей, пробегая по человеку, может догадаться, что перед ним нечто живое, и может быть даже съедобное, и кусить со всей дури кусок, даже не подозревая, чем это ему может обернуться.
Впрочем, я ничего о них не знаю, и чем может обернуться наше взаимодействие, даже предположить не смею, настолько всё это становится страшно, безумно и бредово.
Не исключено, что и наши некоторые действия для них не только разрушительны, но и очень катастрофичны. Та волна, та пурга, которую мы способны взбаламутить и погнать, вполне возможно, для них или яд, или зараза, или просто типа почесуха, и они, не зная её природы, реагируют на неё своеобразно, а у нас тут ой-ё что от этого происходит.
И вот тут, я не знаю каким образом, но этот фокус с древними артефактами, всякими пирамидами, дольменами, Стоунхеджами, вполне возможно, имеет какой-нибудь смысл, или непосредственно, или опосредованно.
Возможно, что и фокус с двадцатью восьмью также что-то может, особенно, если в нужное время и в нужном месте.
Похоже, что и наш квест тоже имеет какой-то смысл. Притом, именно этот квест оказался наиболее эффективным или эффектным средством организации этих самых энергоинформационных потоков. Я не знаю, как оно так получается, только тут уже появляется какая-то призрачная надежда на диалог.
То есть, похоже, есть тема для изучения, не нащупаны, даже и за пределами осмысления, находятся механизмы взаимодействия, сигналы и реакции, но уже ощущается, что это не просто хаос, белый шум, но уже нечто упорядоченное, вернее пока только начинающее упрорядычеваться.
Что забавно, как с утра аппарат включили, так белый шум фиксируется в некоторых диапазонах, а как в квест кто поиграл – так от него сигнал идёт. И когда играет, идёт, и после идёт, часов восемь идёт сигнал, потом затухает.