Текст ухватил себя за хвост
Шрифт:
Мы, в том смысле, о котором я тут муссирую, виртуозами, тоже, пожалуй, не являемся, и мы, совершенно точно, не одиноки. Просто рыбак рыбака видит. Иногда. Когда с удочками.
Иногда и без удочек видит. Или просто понимает, что перед ним такой же рыбак, а может даже и не такой, а гораздо более. У них, у рыбаков, своя иерархия. И своя виртуозность, я думаю.
Да, еще, рыбак рыбаку рознь. Один на удочку предпочитает, другой кроме спиннинга ничего не признаёт, старик, тот невод забрасывал, если помните, а некоторые вообще динамит предпочитают. Браконьеры,
Это же можно про любую функциональность сказать, про рыбаков просто нагляднее, хотя и про этих, виртуозов, скрипачей-трубачей, тоже вполне себе ничего, наглядненько.
Интересно, а Босс про двадцать восемь человек уже знает? Или сразу знает, но не счел, или не рискнул, или не усугубил, убоялся, в общем. Чего убоялся, тут спрашивать не приходится, убоялся, что оно усугубится и выйдет из под контроля.
Или, что гораздо страшнее, станет необратимо и примет характер цепной реакции. Потому что знания ни у кого нет, да и быть не может, нет, не только знания, нет даже догадок, и мне не только сказать, даже подумать страшно, как оно на самом деле может. Боссу, я думаю, тоже.
Поэт сказал, что у него гвоздь в сапоге кошмарнее, чем вся фантазия Гёте. Это он хорошо выразился, фигурально. Поэты, они всегда фигурально выражаются.
Я тоже иногда фигурально выражаюсь, но это в принципе, ничего и не значит. И гвоздя у меня нет в сапоге.
Это же какой гвоздь должен быть, чтобы он был кошмарнее, чем вся фантазия Гёте. Это ужас что, а не гвоздь, я такое себе и представить не могу, даже если и фигурально. Это, наверное, потому что у меня гвоздя в сапоге нет.
На самом-то деле у меня и сапога-то нет, по крайней мере, здесь и сейчас. Я вот сижу в домашних тапочках и тихонько радуюсь, что могу так порассуждать, какой должен быть гвоздь, чтобы он был кошмарнее. Фантазии мне не хватает.
Наверное, потому, что я не Гёте, и сравнивать мне просто не с чем.
Лёжа в ароматической ванне, Ирина медленно приходит в себя и ругает себя же нещадно. Дура старая. Ну зачем, зачем тебе этот мальчишечка.
И ему судьбу сломаешь, и себе приключений на старую задницу наскребёшь. Наскребла уже. Всё, это в последний раз. Или в предпоследний.
А мальчик хорош. И совсем тронулся, похоже еще там, в магазине. Там в магазине же всё стало понятно, искра проскочила, понятно стало, что не отвертеться. Наверное, это судьба.
– Ирин, я снегоходы заказал. Тебе униформу взять, или сама выберешь? – кричит через дверь, молодой, энергия так и брызжет. Ну ладно, подарю себе три дня сказки в зимнем лесу, а там будь, что будет.
– Сань, ты же знаешь, что старым женщинам по утрам требуется намного больше времени, чем не очень старым, так что завтракай начинай, а потом мы всё неторопливо обсудим.
Дорогое
Такую мантру повторяют тысячи и тысячи клоунов, здесь и по всему миру. Впрочем, за что я клоунов то обижаю? Клоуны свой хлеб зарабатывают в поте лица.
Не видно только этот пот под гримом, клоуны обычно в гриме бывают, бывают и без грима клоуны, но это не важно. И для клоунов не важно, и для тех, кто им внимает.
Вообще-то в данном контексте клоун – это такое ругательство безобидное, к настоящим клоунам никакого отношения не имеющее, это как бы даже синоним настоящему клоуну-то, или наоборот, антоним. В смысле, это обыкновенный человек, который на самом деле никакой не клоун, но все думают, что он клоун. Потому что он ведёт себя как клоун. Но он то как раз и не понимает, что он клоун.
Просто те, кто таким образом пытаются чего-то выклянчить у Мирозданья, редко когда чего получают, это просто шутка такая неудачная, что если чего попросишь, то и получишь. Если попросишь хорошо, то есть правильно.
На самом деле получают не те, которые просят, а те, которые делают. Иногда даже, если делают не совсем то, или даже совсем не то.
Или ничего не делают, а только получают. Но Мирозданье тут вовсе даже не при делах. И всякие божества и кумиры тоже не при делах, всё происходит само по себе, но совсем не случайно, а совсем наоборот очень даже детерминировано.
Налицо конфликт поколений. Они не такие как мы. Дети индиго. Поколение Y. Каких еще только определений не понапридумывали разные исследователи, психиатры и педагоги, чтобы оправдать собственную беспомощность и некомпетентность.
Потому что не вписываются они в рамки существующих теорий и догм. Им в рамках этих догм и теорий тесно. Поэтому они непредсказуемы.
Для нас непредсказуемы, сами-то они вполне мирно сосуществуют и с нами и между собой у них конфликтов не так уж и много, гораздо меньше, между прочим, чем у нас было между собой.
Нет у них той агрессии, извечного выявления альфа-самцов, выяснения, кто круче. Они в эти детские игры перестают играть в возрасте двух – трёх лет, тогда как мы продолжали до тридцати, если мне память не изменяет.
И мы вечно кому-нибудь что-нибудь доказывали, да и до сих пор продолжаем доказывать. Они наоборот, всё воспринимают, как должное.
Не сказать, что они бесконфликтнее, просто конфликты у них в другой плоскости лежат, и разрешать конфликты они умеют так, что нам даже сроду не догадаться.
Это я сейчас про то пытаюсь объяснить, как Груздевские с аргентунцами порешили. У них всё сразу на места встало, роли оказались распределены мгновенно, интересы не только учтены, но и усугублены так, что нам, старпёрам, никогда бы даже близко к такому идеалу не приблизиться. Мы не доросли, а они уже переросли, оказывается.