Телесные повреждения
Шрифт:
— Какого мужчины? — спрашивает Ренни. Тон англичанки подразумевает какое-то нарушение сексуальной нравственности, и Ренни гадает, чем она это заслужила.
— Этого мужчины, — говорит англичанка. — Который себя называет доктором.
— Он всего лишь хотел показать мне Ботанический Сад, — говорит Ренни, осознавая свою маленькую ложь. Она ожидает, что сейчас женщина расскажет, что доктор Минога на самом деле известный сексуальный маньяк, но вместо этого та говорит: — На деревьях есть таблички. Если вам это нужно, можете сами прочитать.
— А что с ним такое? — Теперь Ренни ожидает услышать расовые нападки.
— Он цепляется к людям без причины.
На этот раз
Редакторская статья о выборах. Похоже, Минога почти так же ужасен, как Кастро, а Принц Макферсон еще хуже. Если кто-нибудь вообще за них проголосует, они объединят свои силы и создадут коалицию, которая положит конец демократическим традициям Святого Антония, которые так долго защищали и лелеяли, пишет редактор.
На первой странице рассказывается о том, какую новую сахарную фабрику планирует построить премьер-министр Эллис и статья о восстановлении дорог. Там же фотография Эллиса, та же самая, что и повсюду на плакатах. Высший канадский уполномоченный недавно прибыл из своей резиденции в Барбадосе и в честь него был дан прием в Доме Правительства. Канада спонсирует программу по обучению ныряльщиков для ловли омаров на Святой Агате, где большинство из них проживает. Обитателей Сонгвилля порадует известие о том, что Соединенные Штаты дополнительно внесли пятьсот тысяч долларов в фонд пострадавших от урагана, которые пойдут на починку крыш и восстановление школы. Те, кто все еще живут во временных лагерях и церквях, скоро смогут вернуться домой.
Снова появляется англичанка. Лицо белое, губы сжаты, тащит алюминиевую стремянку, которая царапает деревянный пол.
— Все приходится делать самой, — заявляет она Ренни.
Установив стремянку, взбирается на нее и начинает снимать гирлянды из мишуры, ее могучие мраморные икры маячат в двух футах от головы Ренни. Сильно пахнет дамским туалетом: теплой плотью, пудрой, аммиаком. Ренни пытается читать статью о том, как внезапно подскочило число мелких краж, но англичанка заставляет ее чувствовать себя ленивой и эгоистичной. Через секунду Ренни предложит ей помощь, и тогда она влипла, придется ловить эти пушистые искусственные цветы, которые та будет бросать вниз, и укладывать их в вонючую картонную коробку. Она складывает газету и удаляется в свою комнату, унося с собой чашку холодного чая.
«ЧТО ДЕЛАТЬ, ЕСЛИ К ВАМ ЗАБРАЛСЯ ВОР», — читает она.
1. Держите около кровати фонарик.
2. Приобретите большой флакон Бейгона или другого аэрозоля от насекомых.
3. Ослепите вора фонариком.
4. Брызните ему в лицо аэрозолем.
5. Идите в полицию, сделайте заявление.
Ренни задумывается, что по их мнению, будет делать вор, когда ему в лицо брызнут, но не развивает эту мысль. Как и все уже прочитанное, инструкции расплывчаты и невнятны.
Она пробегает глазами колонку под заголовком «Духовные перспективы», некоторое время примеряется к разгадыванию кроссворда, но затем отвергает эту идею: ответы даны на странице 10, и она знает, что будет подсматривать. В «Уголке Домохозяйки» нет ничего кроме рецепта оладьев. Уголок «Ответов и вопросов» ведет Мадам Великолепие.
Дорогая Мадам Великолепие:
Я влюблена в одного парня. Мы оба христиане. Иногда он хочет меня поцеловать, но я читала, что до свадьбы поцелуи запрещены, потому что они вызывают страсть и ведут к сексу. Однако мой возлюбленный не считает, что нехорошо заниматься сексом до свадьбы.
Озабоченная.
Дорогая Озабоченная,
Моя милая, любовь это полное самовыражение. Пока ты не будешь об этом забывать, ничего плохого не случится.
С надеждой, что помогла тебе,
Мадам Великолепие.
Ренни закрывает глаза и натягивает простыню на голову. У нее нет сил завязывать москитную сетку.
О, пожалуйста.
Ренни лежит в постели и думает о Дэниэле. Это безнадежно, но разве когда-нибудь было по-другому? Чем скорее она прекратит это самокопание, тем лучше. Но это выше ее сил.
Было бы проще, будь Дэниэл свиньей, бабником, дураком, напыщенным идиотом или хотя бы жирным, особенно жирным. Будь он жирным, это было бы большим облегчением. К сожалению, Дэниэль худой. К тому же он любит Ренни, или, по крайней мере, так говорит, что только хуже. Ибо, в чем выражается его любовь? Да ни в чем. Ренни даже не уверена, что собственно означает эта его любовь, или, что, по его мнению, она значит, что скорее всего не одно и то же.
Как-то Ренни довольно долго пыталась выяснить, что Дэниэл имеет в виду. Это оказалось не просто, поскольку он не был похож на других мужчин, которых она знала. Ее приятели рассказывали о себе в таком ключе: они занимались самокопанием, претерпевали изменения и обретали себя. Когда она в первый раз употребила эти выражения в разговоре с Дэниэлом, ей пришлось их ему переводить. Дэниэл, насколько она могла понять, никогда не был опустошен и, очевидно, ему не приходилось вновь обретать себя. Он никогда не думал, какие изменения претерпевает. На самом деле, похоже, он вообще не слишком много думал о себе. В этом и состояла разница между Дэниэлом и остальными мужчинами: Дэниэл о себе не думал.
Из-за этого Ренни иногда не могла найти с ним общий язык, так как она задавала ему такие вопросы о нем самом, на которые он не знал ответа. А он вел себя так, как будто и не слышал ее вопросов. «Где ты был последние двадцать лет?» — хотелось ей спросить его.
История в духе Дона Миллса, но Дэниэла не волновало, где он живет, что он ест, во что одет. Его одежда выглядела так, как будто ее выбирала его жена, возможно, так оно и было. Он же — специалист, он занят, он знал в жизни только свою работу. Он думал, что Ренни знает нечто такое, чего не знает он сам; он думал, что она живет в реальном мире. Ему было приятно в это верить, а Ренни стремилась доставить ему удовольствие, ей нравилось его забавлять, хотя она и боялась, что рано или поздно он решит, что ее знание ничего не стоит. А он тем временем напоминал Патагонца в Вулворте, его очаровывали пустяки. «Может быть, у него кризис середины жизни, — думала Ренни. — Он приблизительно этого возраста. Может быть, он втирает ей очки.»
Иногда они вместе завтракали, но не слишком часто, поскольку большая часть его жизни была расписана по минутам. За ланчем Ренни показывала фокусы, что с Дэниэлем довольно просто: его все еще удивляли вещи, которые уже давно никого не удивляли. Она вычисляла посетителей по одежде, препарировала их у него на глазах. «Эта, например, — говорила она, — секретарша у, скажем, Блора или Йонга, но ей нравится, когда ее принимают за птицу поважнее. Слишком перебрала с тенями. А мужчина, который с ней, юрист. За следующим столиком клерк средней руки, возможно в банке. Я бы переделала ему манжеты на брюках, юристу, не второму. Второму я бы изменила прическу.»