Тело ангела
Шрифт:
На полукруглой площади колонна.
Чего еще мне? Долгий ритм горчит,
И ангел, улыбающийся зыбко,
Мне каждый день подносит по ошибке
От города простывшего ключи.
Да, я их принимаю, только вскоре
Мне уходить в сентябрьское море.
И я уже качаюсь на воде,
Вокруг меня - дома, дворцы и шпили.
Я вязну в невском кропотливом иле.
Теперь я здесь, а далее - везде.
Куда ж нам плыть... На это не ответить
И
***
Разговоры утихнут, и чистое время начнётся.
Буду я с его дна, как со дна затяжного колодца
Наблюдать, как немыслимы звёзды при солнечном свете,
Как уныло в степи голосит заблудившийся ветер.
А потом повернётся и время своею изнанкой.
Журавлиные стаи пройдут сквозь меня спозаранку,
Журавлиные стаи из дней, завершенных отныне,
Журавлиные стаи в октябрьской безветренной стыни.
***
Танцы ночного города,
Пьяная вера во что-то.
Трезвости - никакой.
Шляпы, плащи и бороды,
Окон бессонные соты,
Зовущие на покой.
Танцы ночного города.
Вера... А небо - серое.
Небо моё одинокое -
Ты позови меня!
Окон проёмы, плоскости
Стен в дождевых потёках,
Да где-то у сердца - всполохи
Танцующего огня.
БАРХАТ НАОЩУПЬ
Отточие стоит на цыпочках дождей,
Оно не выдержит на плоскости ни часа.
И вот уже горчит бумажная гримаса.
Что книги морщатся под нашепты дождей?
Отточие, прострел, и раненую плоть
Ненужного письма взять, сладострастно скомкать...
Что трезвых губ кайма, что ледяная кромка, -
Все помнит голоса простреленную плоть.
Смотри как светится шершавая кора.
И жадный взгляд готов ее любую складку
Любить до озыби, безвременно и падко.
Зрачок царапает шершавая кора.
А раковины флейт не менее длинны,
Чем остов ящера, и сны растут зловеще,
Их призрачный каркас обвил в сто петель вещи,
Но раковины флейт не менее длинны.
А город смотрит вдаль протяжно и тепло.
Но башенных часов с туманом вперемешку
Я чувствую хребтом картавую усмешку,
Хоть город ластится протяжно и тепло.
ПО МОТИВАМ ЕККЛЕСИАСТА
Порой, хотя твои повадки львины,
Ты
Так под Луною комья белой глины
Напоминают слитки серебра.
Течет река сквозь глинистые скаты,
Кувшин с водой, бесхитростная снедь...
Как любишь ты, мой ангел виноватый,
Серебряной цепочкою звенеть.
Покуда крепь кувшина не разбита,
Пока цепочка не разорвалась,
Испей ото всего, что пережито,
И звеньев ощути сухую связь.
Какой день лучше - смерти ли, рожденья, -
Не вдумывайся в это, не спеши...
Но падают серебряные звенья
В продолговатый глиняный кувшин.
ПРОРОК
Я с вами говорю о том, что ныне,
И присно, и останется вовеки.
Мои реченья - свет Звезды-Полыни,
Что в День Суда отравит ваши реки.
Не надо ни приюта мне, ни хлеба.
Я ухожу один по бездорожью.
Мои проклятья вспархивают в небо,
И ясно вдруг, что это птицы Божьи.
***
Когда, опоры лишена,
Земля летит в немом просторе,
И вековая тишина
Захлёстывает нас как море,
Луны прохладные лучи
Так скупо освещают землю.
Луна огромная молчит,
Над городом огромным дремлет.
И ты, и ты заснул, как все, -
Ты, летописец и глашатай.
Заснул, когда уже совсем
Беззвучьем дольний мир расшатан.
Когда, жестоки и правы,
С осанкой горделивой лени,
На улицы выходят львы
Из неизвестных измерений.
Восстань, узри и запиши
Как ночь горда повадкой львиной...
Как город властвует в тиши
Над обездвиженной равниной.
Твои слова наперечёт.
Будь злее, пристальней, короче.
А ночь течёт, течёт, течёт, -
И всё не завершиться ночи.
***
Лунные долины,
Лунные ручьи.
Были масти львиной,
А теперь ничьи.
Льнули к сердцевине,
Слыли янтарём,
А теперь пустыне
Отданы внаём.
***
Как в этом светлом мареве колонн,
Я опрокинут в чей-то давний сон...
Заброшенный в пространство белой ночи,
Здесь ангел спит... Проснуться он не хочет, -
И вот, встают фасады и мосты.