Тело черное, белое, красное
Шрифт:
Ирина вопросительно взглянула на мужа. Тот стал очень серьезен.
– Что это значит?
– еле слышно спросила она.
На балкон высыпала шумная группа гостей.
– Потом… давай отойдем.
Они отошли к другому краю балкона. Ирина удивленно посмотрела на Николя:
– И что? Объясни!
Он задумчиво пригладил волосы:
– Да как тебе сказать…
– Ну, не зли меня!
– Она нетерпеливо шлепнула его по плечу ладошкой.
– Говори же, наконец!
– Видишь ли, судя по всему, князь Львов и ваш знаменитый посол несуществующего правительства - масоны, причем…
– А
– Ирина взволнованно облизнула губы.
– Ну, это просто… Есть вопросы, которые задают при посвящении в тот или иной градус… при церемонии. Кажется мне, такого рода вопрос - не самый сложный, где-то градуса второго… Дорогая, пойдем-ка и мы внутрь. Ты ведь хотела еще с Куприным увидеться, если не ошибаюсь?
– Так он не пришел, как всегда.
– Она огорченно вздохнула.
– Тогда поедем домой. Там и переговорим… - Николя бросил многозначительный взгляд на жену и решительно взял ее под руку. Они вышли с балкона и направились к князю Львову, который, стоя у выхода, уже прощался с подходившими к нему гостями.
– Мсье, позвольте поблагодарить вас за прекрасный вечер. Был счастлив снова видеть вас.
– Николя пожал князю руку. Тот кивнул и, устало улыбнувшись, задержал руку Ирины в своей руке.
– Я, Ирина Сергеевна, батюшку вашего - покойного Сергея Ильича - часто вспоминаю. Потребность у нас здесь в таких деятельных и умных людях великая.
– Благодарю, князь. Будем рады видеть вас у себя, - улыбнулась Ирина и, чувствуя, как глаза наполняются слезами, торопливо отошла.
Спускаясь по лестнице, она заметила стоящего у перил Маклакова, о чем-то оживленно беседующего с Юсуповым, который улыбнулся ей и, слегка наклонив голову, попрощался.
"Ну до чего же хорош, глаз не отвести…" - подумала она, увлекаемая мужем к автомобилю…
Дома, лежа в кровати рядом с блаженно откинувшимся Николя и разглядывая лепнину на потолке, Ирина задумчиво спросила:
– Откуда ты все это знаешь?
– Ты о чем?!
– изумился он вопросу, заданному, с его точки зрения, не в самый подходящий момент.
– О масонах…
– О, мой Бог!
– Николя с удовольствием потянулся.
– Обожаю женские вопросы! Просто обожаю! Больше ничего тебя именно в данный момент не интересует?
– Сейчас для меня это - самое главное. Говори же!
– Знаешь, я заметил, для тебя самое главное - просто заставить меня говорить. И тогда ты расслабляешься, превращаешься в пушистого котеночка, находящегося на вершине блаженства. А когда я молчу, то вроде тебе и не интересен. Я не прав?
– Не прав!
– Поспешно произнесла она.
– Прости, но мне правда интересно то, что ты рассказывал о масонах. Так откуда ты знаешь?
– Много будешь знать - скоро перестаришься!
– Торжественно произнес Николя по-русски. Ирина хихикнула. Николя, приподнявшись на локтях, озабоченно спросил: - Я правильно сказал?
– Правильно. Умница ты моя.
– Ирина погладила его по голове и, зевнув, повернулась на бок, положив голову мужу на плечо.
– Говори-говори, я не сплю.
– Я знаю не только про
Ирина потерлась щекой о его плечо. "Пусть только говорит, он так хорошо говорит…"
– Кстати, - Николя оживился, - если хочешь про масонов. У них есть такой жест - приветствие, когда они дотрагиваются правой рукой до левого плеча… Так вот, великий скульптор и архитектор Микеланджело тоже был членом одного из таких тайных обществ. И есть версия, что именно поэтому его знаменитый "Давид" на пьяцце Синьории, в центре Флоренции, стоит с поднятой к плечу рукой. А еще, насколько мне известно… - Он посмотрел на жену.
– Да слушаешь ли ты меня?
Ирина молчала…
…Ей снилась ожившая статуя обнаженного Давида с головой Феликса Юсупова, выкрикивающая голосом Маклакова: "Кому свежей говядинки из имения графа Льва Николаевича Толстого? Кому говядинки? Отдам недорого! Поменяю на вилки, ложки серебряные…"
16
На улице уже который день шел дождь. Деревья жаловались друг другу на непогоду. Желтые листья каштанов, брошенные порывами осеннего ветра на стекло, напоминали яркие груши. Очертания Нотр-Дама были размыты, будто их коснулась трепетная кисть художника-импрессиониста.
Ирина открыла окно, подставив ладонь тугим струям лившейся с крыши воды. "Чем французский дождь отличается от русского?
– Поднесла влажную ладонь к лицу.
– Наверное, запахом. Русский дождь пахнет полынью, а французский… ванилью.
– Она удивилась пришедшему в голову сравнению.
– Да, именно ванилью. Причем это - особенность утреннего дождя, вечерний же здесь пахнет мускусом, а ночной… - она задумалась, - ночной напрочь лишен запаха, он полон лишь звуков. Как в России…".
Просыпаться, а тем более вставать Ирине сегодня не хотелось. Она никак не могла избавиться от привычки позволять себе засыпать только при появлении первых лучей солнца, потому что поняла за последние годы, что все самое страшное происходит только до рассвета, дождавшись которого можно заснуть. Да еще Николя ночью вдруг спросил, откуда у нее шрам на плече. Она отшутилась. Разве может она кому-нибудь рассказать про шрамы, которые внутри? Николя, конечно, милый, добрый, заботливый, и она с ним счастлива. Пусть только не задает вопросов о прошлом, не прикасается к воспоминаниям, которые спрятаны в глубине ее души.
"Я счастлива!" - тихо произнесла Ирина и сразу резко зажмурила глаза, в которые будто бросили горсть песка. Показалось, что бешено пульсирующее сердце переместилось в горло. Прижав пальцы к ямочке между ключицами, она сглотнула, пытаясь избавиться от кома, перекрывшего горло. "Господи, почему ты так жесток?! Почему никогда не даешь шанса поправить непоправимое?" - Она сжала голову руками, словно загоняя туда, на самое дно, так некстати выплывшие мысли. "Опять это проклятое "никогда"!"