Тело черное, белое, красное
Шрифт:
"Николя - милый, нежный, заботливый, - повторяла она, как заклинание, раскачивая головой в такт, - и… надежный, - услужливо подсказал мозг.
– А Ники тоже был милым, нежным, заботливым и… любимым, - выскочила, превратившись в стон, трепещущая мысль.
– И в нем жила страсть, давая о себе знать блеском глаз, движением руки, подрагивающими уголками губ…
Страсть, облаченная в наглухо застегнутые одежды благопристойности… Что может привлекать женщину сильнее? Но было ли все это на самом деле? Может, это был лишь сон? Плод воображения?"
17
После смерти Ленина и признания Францией Советской России в здании посольства на Рю де Гренелль сменился хозяин. Маклаков вместе
Федор Иванович с царственным величием принимал поздравления и с удовольствием выслушивал хвалебные отзывы. Он приветливо оглядел подошедшую Ирину:
– О, я вижу, милый львеныш превратился в прекрасную львицу!
Она вздрогнула, мгновенно ощутив, будто в сердце вонзили раскаленную иглу. Ей даже показалось, что в воздухе запахло паленым. Услышать здесь, сейчас это ласковое "львеныш" было неожиданно и больно. Так называл ее Ники. Нервно улыбнувшись, она потерла ладонью шею, которую сдавило невидимой петлей. Федор Иванович хоть и балагурил весь вечер, чувствовалось, очень изменился и душевной близости с людьми из прежней жизни не ощущает. Ирине показалось, что его душа словно покрылась патиной, предохраняющей ее от ненужных волнений и потрясений. Она подумала, что, наверное, многие ее соотечественники, покинувшие родину, оставили на русской земле лучшие частицы своей души… Подобно тому, как яркая краска, растворенная в большом количестве воды, приобретает оттенок весьма неопределенный и мутный, так многие из знаменитых русских эмигрантов теряли свою яркость, лишившись России. Причем не обязательно это была яркость таланта. Чаще - яркость человеческой личности. Эмигранты словно оказались под огромным увеличительным стеклом, обнаружившим неожиданные и порой не самые лучшие особенности души прежних российских кумиров.
Шаляпин все-таки уделил Ирине в тот вечер немного внимания. Уже собираясь уходить, она зашла в кабинет Маклакова, чтобы взглянуть на висевшую там очень неплохую копию " Моны Лизы" работы неизвестного художника. Облик этой женщины, ее таинственная полуулыбка манили и волновали одновременно. Шаги по коридору отвлекли Ирину. Она нехотя повернула голову в сторону двери. На пороге кабинета стоял Шаляпин:
– Вы, Ирина Сергеевна, будто обижены на меня…
Она молча смотрела на него.
– Разрешите?
– Шаляпин перешагнул порог кабинета.
– Вы так спрашиваете, Федор Иванович, будто это - мой дом, а я - такая же гостья, как и вы, - усмехнулась она.
– Вы, Ирина Сергеевна, - Шаляпин сделал шаг в ее сторону, в его глазах мелькнуло что-то знакомое из той - прежней жизни, - относитесь к тому редкостному типу женщин, которые заполняют собой любое пространство, где бы они ни находились. Это может быть комнатушка, дом, берег океана или звездное небо. Есть вы… а все остальное - просто в придачу. Извините за высокопарность слога.
– Он повернулся к картине.
– Пытаетесь разгадать тайну Джоконды? Боюсь, это невозможно.
– Отчего же, Федор Иванович? Мне кажется… - Она задумалась.
– Ну-ну, чего же вы замолчали?
– Все пытаются разгадать тайну ее улыбки, как улыбки женщины, а ведь ее улыбка - это улыбка самой тайны. И она смотрит на нас всех и смеется, потому что знает - улыбка тайны непостижима.
– Шаляпин слушал, слегка наклонив голову набок.
– Это как ваш голос, - продолжила Ирина.
– Вы, наверное, тоже посмеиваетесь, когда кто-либо пытается разгадать его тайну. Вот и сегодня ваш голос был настолько пластичен, а страсть, с которой вы пели, настолько горяча, что вы, как тот кузнец Вакула, на глазах у слушателей создавали чудо, которому
Шаляпин улыбнулся и поцеловал ей руку.
– Вы, я слышал, теперь - графиня? А помните наш давнишний разговор? Вы еще восклицали: " Месть?! Да как он мог, этот Монте-Кристо, да как это можно?"
– А вы сказали, - она поднесла пальцы к внезапно похолодевшему лбу, - что никогда нельзя произносить этой фразы, потому что меня непременно поставят в те же условия, и я сама дам себе ответ - как это можно… Мстить… - Ее голос дрогнул.
– Но, как видите, я все еще не Монте-Кристо…
– Но уже графиня… - Шаляпин усмехнулся.
– Как я вам и предрекал. Правда, граф, прежде чем получил основания менять чужие судьбы, посидел в тюрьме, имея возможность хорошенько осмыслить собственный пройденный путь. А вы…
– …тоже успела посидеть… - тихо проговорила Ирина и потерла ладонью шею.
– И тоже осмыслила…
Шаляпин обернулся на голоса, раздавшиеся из коридора.
– Иду, иду!
– крикнул он, повернув голову в сторону двери.
– Так что вы сказали насчет тюрьмы?
– Пошутила. Вы же знаете, я большая шутница.
– Ну, Ирина Сергеевна, даст Бог, свидимся еще…
Шаляпин, торопливо поцеловав ей руку, исчез за дверью.
. "Да… Федор Иванович очень изменился…" - с горечью подумала она, провожая певца взглядом, словно переворачивая еще одну страницу книги, имя которой - прошлое.
– Дорогая!
– В глазах Николя промелькнули лукавые искорки.
– Мы приглашены на прием в ваше посольство. Учитывая, что ты все время говоришь, что не желаешь общаться с этими… - Николя запнулся, подбирая слово, - советскими русскими, мы должны отказаться?
– Безусловно. Я никуда не пойду. Под страхом расстрела.
– Я знал, - улыбнулся Николя, - поэтому и подтвердил наш приход. Тем более что на приеме точно будет господин Куприн, - рассмеялся он, положив руку на плечо вспыхнувшей Ирины.
Дождь прекратился, и Ирина, выйдя из такси, с удовольствием прошлась до кафе Сен-Бенуа на бульваре Сен-Жермен. В воздухе пахло печеными каштанами и тлеющими углями в жаровнях. Сидя за столиком, она пила кофе с круассаном, наблюдая, как неподалеку девчушка лет двенадцати весело играет с белой кошечкой, приманивая ее хрустящей бумажкой, привязанной к нитке. Девочка напомнила ей Леночку Трояновскую, с которой они познакомились как раз в таком возрасте. У Леночки тоже был котенок, который как-то, разыгравшись, больно оцарапал руку Ирине. Может быть, именно поэтому у нее возникла неприязнь к обидчивым и независимым существам… Ох, Леночка, Леночка… Ее смерть чуть более двух лет назад оборвала последнюю живую ниточку, связывающую Ирину с прежней жизнью. Они вместе бежали из Петрограда на юг России, выжили в гражданской войне, затем перед самым приходом красных, пытаясь выбраться из Севастополя, потерялись на переполненном причале и через год встретились в Париже, где Леночка уже сумела снять небольшую комнату на улице Жака Оффенбаха в квартале Пасси, облюбованном русскими эмигрантами. Вскоре она же нашла работу посудомойки в кафе и с большой радостью принялась за нее, настаивая, чтобы Ирина не торопилась и подобрала себе что-нибудь приличное, благо денег на жилье и еду теперь хватало. Ирина как раз завершала переговоры с одним из недавно созданных модельных домов, куда ее будто бы могли через некоторое время взять манекенщицей, когда Леночка вдруг слегла с высокой температурой. В течение двух недель она металась в бреду, задыхалась от кашля и буквально таяла на глазах. Ирина была вынуждена пойти работать в кафе на ее место, которое никак нельзя было потерять.