Тело в шляпе
Шрифт:
Они поженились, и вскоре родилась Лиза. Так что все было хорошо. Все правильно и закономерно. Почти так, как и задумывалось. Но, как принято выражаться в студенческой среде, "почти не считается".
Глава 8. ВАСИЛИЙ
— Достали! — орал старший оперуполномоченный МУРа Василий Феликсович Коновалов. — Я просто обожаю, когда все ставится с ног на голову, а потом все начинают радоваться, как оно хорошо поставлено! Ну, свалился человек с балкона, ну что такого-то? Ах, он такой известный! Ах, к делу надо подойти серьезно! Да будь ты хоть папа римский, девятый этаж — он не пощадит.
Ярость старшего оперуполномоченного пытался ввести в цивилизованное русло
"Пятью пять?", и в ответ получал… правильно:
"Двадцать пять".
В принципе, Гошу Малкина устраивал такой способ приветствия. Недовольство он проявлял лишь тогда, когда Леонид повторял тот же вопрос, который уже задавал накануне. Тогда Гоша надувался, мрачнел и вместо ответа указывал младшему товарищу на его оплошность: "Про трижды Три, лейтенант, вы спрашивали вчера". И Леонид, вытянувшись в струнку и щелкнув каблуками, орал на весь МУР: "Виноват, товарищ капитан! Заклинило!"
В МУРе у Гоши была кличка "песенник МВД СССР", и хотя никакого СССР уже не существовало кличка не претерпела видоизменений. Гоша беспрерывно сочинял идиотические стишки, частушки и рифмованные поговорки, точнее, не сочинял, а переделывал из имеющегося в мировой классической поэзии и в арсенале эстрадных поэтов-песенников. Стишки были один дурнее другого, но оперуполномоченным они нравились. Среди сильных трагических произведений сотрудники отдела по расследованию убийств выделяли следующие: "Сребрит мороз увянувшее поле, он трупом стал, конечно, поневоле" и "Скажи-ка, дядя, ведь недаром он пал под ножевым ударом?"
Василий Коновалов, Георгий Малкин и Леонид Зосимов были почти неразлучны, и начальство с пониманием относилось к их творческому союзу. Считалось, что они прекрасно дополняют друг друга; Василий претендовал на роль лидера их антипреступной группировки, Леонид — на роль жертвы старших по званию, а Гоша — на роль третейского судьи. Проявлялось это в том, что во время бесконечных споров и конфликтов между Василием и Леонидом Гоша выполнял Функцию перебежчика, становясь на сторону то одного, то другого, в зависимости от того, кто был меньше НЕ прав. Допустить, что кто-либо из оперуполномоченных может быть прав хоть в чем-то, Гоша не мог и не хотел.
Обсуждение дел "на троих" Василий любил начинать со слов: "Как самый опытный и значительный среди вас…", имея в виду стаж работы в органах, три удачные женитьбы и вес тела, стремительно приближающийся к 150 кг при росте 1 метр 85 см. Василий настолько привык начинать разговор о работе с этих слов, что однажды произнес их на летучке отдела, глядя твердым милицейским взглядом в глаза начальнику отдела полковнику Зайцеву Сергею Ивановичу, на что тот отреагировал резко отрицательно. Возражения Сергея Ивановича были восприняты присутствующими как обоснованные, учитывая возраст полковника — пятьдесят девять лет, стаж работы в милиции — тридцать шесть лет и тоже весьма значительную комплекцию. Сергей Иванович,
Гоша и Леонид составляли забавную пару.
Гоша — маленький, толстый, суетливый, болтливый. Леонид — худой и длинный, как жердь, медлительный, основательный, немногословный. Го-шиной внешности определенно не хватало цвета, все в нем было какое-то блеклое. Волосы "а-ля выцветшая солома". Светлые-светлые водянистые глазки, невыразительность которых могли бы красить ресницы, если бы они у Гоши были. А уж цвет лица! До третьей рюмки он стабильно был землисто-серым.
Леонид же, напротив того, был человеком многокрасочным — черные глаза, черные же брови и ресницы, малиновый румянец такой насыщенности, которого Гоша не мог добиться даже при помощи двух бутылок крепкого напитка. Полковник Зайцев любил говорить, что, если бы Гошу и Леонида поместить в одну пробирку, основательно взболтать, перемешать и разлить на двоих, получились бы две гармоничные личности. Гоша с Леонидом в пробирку помещаться не хотели, потому как были довольны собой и друг Другом и так.
Кстати, именно полковник Сергей Иванович Зайцев, чрезвычайно встревоженный гибелью известного бизнесмена Гарцева, потребовал от Василия, чтобы тот поехал на вскрытие, что, собственно, и привело старшего оперуполномоченного в ярость.
Вообще, считается хорошим тоном, когда следователь присутствует при вскрытии. Но Гоша отказался наотрез.
— Еще чего! Что я, с ума, что ли, сошел?
Да, следователь Малкин в морге бывать не любил, а потому и не бывал.
Василий тоже был чужд патологоанатомической романтики, а главное, считал, что визиты в морг — это бессмысленная трата времени. Какая разница, присутствует опер или следователь там физически или забирает уже готовое заключение эксперта?
— Может, у тебя по ходу вскрытия вопросы возникнут, — объяснил свое указание полковник Зайцев.
— Не может, — попробовал возразить Василий. — По ходу вскрытия у меня возникает только рвотный рефлекс.
— Ты препираться тут со мной будешь? — поинтересовался полковник, и Василий, скрипя зубами, отправился в морг.
Дежурил Михалыч. Судебно-медицинский эксперт Роберт Михайлович Завада был прекрасным специалистом и гостеприимным хозяином. Когда оперуполномоченные заглядывали к нему, он всякий раз норовил их накормить, напоить и развлечь интересной беседой. От еды гости, как правило, отказывались, соглашаясь, правда, что Михалыч — великолепный кулинар и приготовленная его руками жареная картошка является лучшим украшением операционного стола, на котором препарируют трупы.
Василий не был оригинален и, как и весь оперативный состав МУРа, относился к экспертам с глубоким уважением и даже почтением. Он ценил их любовь к своему делу и прекрасно понимал, что, если бы эксперты не были людьми столь увлеченными, за такие деньги и в таких условиях не делалось бы ничего. Положение спасало то, что без мертвячины судебно-медицинским экспертам — и жизнь не в жизнь. Кстати, Василий понимал их увлеченность. Он считал, что все дело в чрезмерной любознательности. Работа для них — все равно что выход в неизведанные миры, что-то вроде подсматривания в замочную скважину или чтения чужих писем. Только и то, и другое — постыдное занятие, а вскрытие трупа почетное и трудное дело. У Завады даже голос лоснился от удовольствия во время вскрытия. "Смотри, — говорил он, если было кому смотреть, то есть если на вскрытие приезжали гости из МУРа, — пече-ночка какая. Да, выпить любил. И желудок — мама дорогая! — острым злоупотреблял. А этому, ты глянь ("Да ни за что! — вопили оперативники. — Не глядели и не будем!"), жить-то ему года Два оставалось, какие бляшки атеросклеротические, бог ты мой. А здесь микроинфаркта не заметил, наверное, даже, на ногах перенес…"