Телохранитель Генсека. Том 2
Шрифт:
«Он ведь знает о моем недомогании больше, чем я сам. До сих пор ничего не помню из того периода. Считай, два месяца из памяти как корова языком слизала. Только бы Медведев не доложил Брежневу о моей проблеме… Надо будет с ним аккуратнее себя вести, еще аккуратнее».
За время, прошедшее после возвращения Вани Полторацкого в 2025 год, Капитонов уже два раза подходил ко мне и горячо благодарил.
— Спасибо, Владимир Тимофеевич, спасибо, что помог тогда мне в Завидово! Вовек не забуду.
Меня его благодарность напрягала. Потому что в мыслях его я читал, что он сам не знает, за что благодарит. Таким образом этот
Переведя взгляд с Капитонова на других гостей, я неприятно удивился присутствию за круглым столом Гвишиани. Странно, что он вообще не под арестом. Институт системных исследований хоть и потрясли серьезно проверками, но не закрыли. Гвишиани по-прежнему возглавляет его. Я помню, как Андропов говорил, что сам присмотрит за этим ушлым грузином. Дескать, чтоб я пока не лез в это дело. Хм… Признаться, меня это уже наводит на кое-какие подозрения по поводу самого Юрия Владимировича…
Посмотрел на других присутствующих и словно обжегся — в одном из кресел сидел человек, который со временем станет кошмаром для многих советских людей. Доброе благообразное лицо и та самая характерная отметина на лысине. Ну здравствуй, Майкл Горби… И ты здесь…
Рабочая группа Конституционной комиссии не собиралась с апреля семьдесят третьего года, когда был согласован предварительный проект Конституции Советского Союза. Проект разослали всем членам комиссии, полный состав которой сто с лишним человек, и — тишина на четыре года. Сегодняшнее заседание рабочей группы не объяснить даже надвигающимся шестидесятилетием Октябрьской революции. Но как только начал говорить Брежнев, все встало на свои места.
— Сегодня у нас не заседание Конституционной комиссии, как было объявлено вначале, а просто собралась рабочая группа и приглашенные товарищи, которые приняли активное участие в обсуждении.
Если во время моей работы по осторожной корректировке истории и случались моменты, когда я опускал руки, то теперь тоже наступил один из них. Здесь я не смогу повлиять ни на что, улучшить советскую конституцию не получится — не только из-за недостатка своих знаний в области законотворчества, но и в силу того, что лучше было бы переписать ее с нуля.
Я очень не люблю американцев, но не могу не признать, что их Конституция дает советской фору в сто очков. У американцев все просто, кратко и по делу: Декларация независимости, где изложены основные принципы, и сама Конституция, где прописаны процедуры разделения властей и регламент выборов в высшие органы власти. А то, о чем отцы-основатели не могли знать, дополнено поправками к Конституции. В том числе — знаменитый Билль о правах, принятый в виде поправок, с четвертой по десятую.
В Советском Союзе весь смысл Конституции передавался декларациями. Такими вот, например: «Великая Октябрьская революция, совершенная рабочими и крестьянами России, под руководством Коммунистической партии во главе с В. И. Лениным, свергла власть капиталистов и помещиков, разбила оковы угнетения, установила диктатуру пролетариата и создала Советское государство — государство
И это только начало преамбулы — или вводной части! Сама вводная часть занимает три страницы. Лично я в свое время не осилил даже эти три, не говоря уже о полном тексте. В школе КГБ, когда я пытался читать Конституцию СССР на занятиях по конституционному праву, мне казалось, что я держу в руках книгу с заклинаниями. А сейчас я наблюдаю, как серьезные люди с серьезными лицами обсуждают эти громоздкие и зачастую размытые словесные конструкции.
Я с нетерпением ждал, когда закончатся все эти «ритуальные заклинания» вперемешку с лихорадочным поиском виновных и неуклюжими отмазками, почему работа не была сделана вовремя.
Пока длилось неинтересное для меня обсуждение, наблюдал за Горбачевым. А тот просто светился от радости. Чувствовал себя победителем. Думал: «Ну наконец-то меня заметили! Наконец-то пригласили! Я участвую в историческом заседании!».
Что тут сказать? Тщеславие — хороший энергетик, и Горбачева оно вознесет высоко. Но в той реальности, где рядом с Генсеком не было «обновленного» меня. Так что еще посмотрим, Миша, посмотрим…
Спустя некоторое время, слово дали и Горбачеву. Чтоб этого добиться, он тянул вверх руку. Как ученик, который хочет, чтобы учитель заметил его и похвалил при всех.
Но если другие читали по бумажке, не отрывая глаз и часто бубня без выражения, то Горбачев сразу начал говорить как с листа, но самостоятельно. При этом довольно энергично и эмоционально. Правда, по сути — ни о чем.
— Я хотел бы заострить, товарищи, внимание ваше на том, что у нас еще до сих пор принижена роль Советов народных депутатов.
— Как принижена? — удивился Борис Николаевич Пономарев, председатель рабочей группы. — У нас советы снизу доверху — это же основа основ нашей государственности!
— Я имел ввиду это, но и в то же время хотел еще раз подчеркнуть, усилить и углУбить роль Советов в нашей государственности и закрепить за ними контрольные функции. Они у нас безусловно присутствуют, но надлежащим образом не оформлены и не подчеркнуты…
Господи, он сам-то понял, что сейчас сказал?
Мне вспомнился случай из моего «гуляевского» детства. Я не выучил урок. Тема была по истории древнего мира, о рабстве в древнем Риме. Учительница не то, чтобы строгая, но стоило только запнуться, отвечая у доски, как она сразу лепила двойку. Я начал отвечать и вдруг с ужасом обнаружил, что из головы вылетели даже те обрывки темы, которые знал. Понес всякую ахинею, только чтобы не останавливаться. Сначала побаивался, но учительница только кивала головой, думая о чем-то своем и вообще не вслушиваясь в мои слова. Я осмелел и пересказал вкратце содержание фильма «Тени исчезают в полдень», но в древнеримском антураже.
— Садись, пять! Вот дети, берите пример с Вовы Гуляева. Так надо отвечать у доски!
Половина класса грохнула смехом, вторая завидовала молча и офигевала, как мне повезло, что училка все прослушала.
После речи Горбачева у меня осталось похожее чувство. Вроде он воспользовался антуражем, но забыл вложить в свою пламенную речь какую-либо мысль.
Но это понимал не только я. Брежнев криво улыбнулся и произнес в микрофон:
— Хорошо, хорошо, Михаил Сергеевич. Расширим и углУбим.